Он так боялся показать свой маленький член, что весь день терпел, а после уроков ждал пока все не уйдут домой и только тогда бежал в туалет. Но однажды не дотерпел и описался на уроке литературы…
И это было ужасно! На следующий день он не пошёл в школу, отказался от завтрака и лежал на кровати лицом к стене, на которой висела огромная географическая карта… «Владивосток… Саппоро… Харбин…» – читал он названия городов, рассеянно переводя взгляд… И вдруг странное слово «Муданьцзян»! И тут же вспомнил разговор двух подвыпивших мужиков: «Как врач-лечебник я так скажу – размер вообще не важен! Главное, что бы юркий был!» И оба мужика хрипло засмеялись.
Он потрогал свой… вроде не маленький и… даже уже большой… а как это юркий? И… руки сами ответили на вопрос.
«Действуй давай, действуй! Не стой как ступор долбанный!»
Это Клавдия хрипит откуда-то из кучи! Она мягкая, большая, требовательная, жадная до объятий и поцелуев, в ней можно утонуть, задохнувшись от терпкого густого запаха её сто двадцати двухкилограммового тела… что сейчас и происходит… с пацаном, зажатым где-то между этими Клавами.
«Сейчас перестану жить! Дыш-шать! Дышать!» – рот широко раскрылся, лёгкие жадно всасывают пропитанный потом воздух! Что-то лезет в рот перекрывая и без того малое отверстие, челюсти сводит, зубы сжимаются и…! О, чудо! Воздух!
«Говнюк! Кусает! Опять кусает!» – завопила Клавдия в отчаянной попытке оттолкнуть от груди голову пацана. Но не может! Они переплелись и как бы слиплись все в чём-то густом и прозрачном.
Вообще-то ей всегда нравилось, когда её покусывают-пощипывают-придушивают и вообще, как бы насилуют, и любое такое действие со стороны хоть мужчины, хоть женщины, да кого угодно… возбуждают её. Но не сейчас, не в этой странной ситуации – она видит Петра Ивановича и каталку как будто из-под воды, но может дышать, и свой голос она слышит… но не может оттолкнуть от груди вдавившееся в неё лицо мальчика, да и вообще даже пошевелиться не может.
Пытаясь понять откуда конкретно исходит голос Клавдии, которую кусает пацан, Пётр Иванович обходит кучу, но странное дело, он передвигается по отношению к стенам, каталке, к источникам освещения, но куча при этом остаётся на месте, то есть он не может её обойти, это как бы часть пространства его самого. Но он может подойти ближе и потрогать, например ногу, например Клэи, что он только что и делал, может потянуть за ногу пацана, что он делает сейчас, но при этом он сам не двигается по отношению к коридору, каталке и фонарям.
«Ага, – соображает Пётр Иванович, здесь сразу как бы два пространства соединились, хотя… как это я между ними перемещаюсь? А, ну да! Если внимание на куче, то это пространство кучи, а если внимание на коридоре, то… то ничего не понятно. А я где? Кстати! А сама куча? Торчат ноги, а где остальное? В чём торчат? Куча тел на пересечение двух пространств образует третье пространство, в которое у меня нет доступа?»
У Петра Ивановича, конечно, возникала мысль, что он не вполне нормален, особенно после той встречи с профессором-шахматистом, но он не стал об этом размышлять, предпочитая просто пользоваться возможностью перемещения в разных коридорах, но тогда всё происходило как-то постепенно, было время ознакомиться и всё осмыслить, но сейчас!
«Да что же ты стоишь, как идиот старый!» Это опять Клавдия кричит.
«И что же она орёт-то!» Понятно, надо немедленно реагировать, а как реагировать, если не знаешь, что это такое перед ним? И не сошёл ли он всё же с ума, а всё происходящее – это типа галлюцинации! Но как осмыслить галлюцинацию находясь в галлюцинации? Хотя он как бы и задал себе такой вопрос, но может и сам вопрос всего лишь галлюцинация?
