В общем, простились офицеры вполне доброжелательно, а то, что лейтенант Белозеров не особенно ушел от реальности, рисуя картину ближайших проблем для Василия, тому пришлось убедиться достаточно скоро.
Даже при очень хороших отношениях с сослуживцами стать главой кают-компании броненосца, на котором под два десятка офицеров (а скоро будет больше), в двадцать четыре года – это испытание. Однако «глаза боятся, а руки делают». Не сказать, что было легко, но особых конфликтов не возникало, и гасить их не пришлось. Вот с материальным обеспечением дела обстояли действительно очень тяжело: порт физически был неспособен снабдить возвращающиеся к жизни корабли всем необходимым, разве что с питанием все обстояло прилично, а вот любую «железку» из ведомства адмирала Греве приходилось буквально выдирать с мясом и кровью. И все это через ревизора и старших специалистов броненосца – Василий борта не покидал и не виделся с женой уже вторую неделю, с самого прибытия во Владивосток. На берег отправлялись обычно Денисов, Черкасов или даже Эссен. Но и самому Николаю Оттовичу, несмотря на его мертвую деловую хватку, зачастую не удавалось добиться желаемого результата.
И дело было даже не столько в «береговых бюрократах», сколько в треклятой пропускной способности Транссибирской магистрали. В Европейской части России было почти все необходимое Тихоокеанскому флоту, но не было возможности своевременно доставить это на Дальний Восток. И в порту в результате не хватало всего. От банального листового железа и стволов новых орудий до современных дальномеров Барра и Струда, которых на эскадре осталось целыми только восемь штук.
Обидно. Очень. Всем выловленным из воды «ослябьцам» дали кресты. А ведь он его заслужил больше, чем многие из… Но тем не менее Артур помимо воли частенько косил глаза на своего «Георгия», качавшегося на груди.
С «Победы», куда перевели Вилката после чудесного спасения, его отпустили на берег в первый раз. И «оторваться» по-настоящему возможность появилась впервые. Новоиспеченный георгиевский кавалер страшно соскучился по пиву. Пусть на броненосце и была ежедневная чарка, но чертовски хотелось взять в руки большую кружку, сдуть с нее пену и влить в себя хмельную влагу долгими-долгими глотками.
Искать подходящий трактир долго не пришлось. Даже ста метров по Светлановской идти не было необходимости – «Козочка» находилась почти у самого порта. Матрос, плюхнувшись за стол, по-барски махнул рукой «челаэку». Тот немедленно подскочил и, прослушав заказ, буквально через минуту нарисовался с двумя кружками пива. Благосклонно кивнув, Артур отпустил полового и с жадностью приложился губами к «жидкому хлебу».
– Рупуже![4] – матрос был сильно недоволен. – Ну как можно называть пивом такую дрянь!
На самом деле пиво было довольно неплохим, просто хотелось показать, что «пивали мы и получше».
А вот стрелок из-за соседнего столика резко вскинул голову и, услышав литовское ругательство, пересел за столик Артура.
– Здравствуй, товарищ, ты откуда?
– С моря, – неприветливо посмотрел матрос на «сухопутную крысу». – Тебе чего?
– Да нет, я имею в виду, где родился и жил, судя по «рупуже» – мы земляки.
– Ну, из Ковно, а ты?
– Из-под Вильно. Выпьем?
– Так за тем и пришли. Давай.
Матрос и солдат чокнулись кружками, и пиво полилось по своему предназначению.
– За Цусиму? – ткнул пальцем в сторону креста солдат.
