Он взглянул на восток. В свете почти полной луны канал просматривался до самых порогов; к несчастью, сиявший на небе яркий диск превращал пароход в идеальную мишень для дервишей. Свою меткость артиллеристы противника совершенствовали изо дня в день, захваченных в Эль-Обейде боеприпасов им вполне хватало.
Повернув голову к пирсу, Райдер ощутил легкое раздражение. Рота солдат майора аль-Фарука по периметру оцепила пристань: примкнутые штыки должны были сдержать толпы беженцев, которым генерал Гордон отказал в пропуске. Доведенные до отчаяния жители Хартума были готовы на любые безумства, лишь бы покинуть город. Особую досаду вызывало у Кортни то, что аль-Фарук разрешил своим подчиненным зажечь фонари: без них проверка бумаг у пассажиров оказалась бы невозможной. Но подходы к пирсу лежали для дервишских стрелков как на ладони.
– Ради Бога, майор, пусть ваши солдаты погасят фонари! – прокричал Райдер.
– У меня приказ генерала Гордона: пропускать на борт лишь тех, у кого оформлены соответствующие документы.
– Но свет фонарей привлекает к нам внимание врага!
– Я выполняю приказ, капитан.
Пока они перекрикивались, количество желавших попасть на пароход быстро увеличивалось. Плечи беженцев гнулись от тяжести пожитков, многие прижимали к себе детей. Услышав, что на борт допустят далеко не всех, толпа заволновалась. Послышались возгласы возмущения, кто-то начал размахивать пропусками. Несчастные, у которых их не было, с понурыми лицами упрямо выжидали снисхождения.
– Да позвольте же пассажирам пройти! – крикнул Райдер.
– Не раньше, чем проверю их бумаги, – отрывисто бросил аль-Фарук и повернулся к Кортни спиной.
Райдер беспомощно повел плечами. Сломить упорство вояки не представлялось возможным: дальнейшая перебранка только задержит отплытие. Зоркий глаз капитана выделил из толпы рослую фигуру Дэвида Бенбрука; за отцом следовали дочери. Кортни с облегчением заметил, что аль-Фарук, узнав консула, взмахом руки приказал кордону пропустить семейство. Все четверо быстрым шагом направились к сходням. Саффрон прихватила с собой маленький мольберт, Эмбер зажала в кулачке парусиновый узел с любимыми книжками. Девочек подталкивала Назира – использовав все свое влияние, Бенбрук добился пропуска и для няньки.
– Добрый вечер, сэр. Вам с детьми приготовлена моя каюта, – приветствовал Райдер дипломата, когда тот ступил на борт.
– Нет, дорогой друг, мы не можем лишить вас крова, – попробовал отказаться Бенбрук.
– Пока пароход в пути, я и шагу не ступлю с мостика, – уверил его Райдер. – Добрый вечер, мисс Бенбрук. Особых удобств, боюсь, вы там не обнаружите, но это лучшее, что у меня есть. Вашей няне придется искать место на барже.
– Добрый вечер, мистер Кортни. Назира для нас – член семьи. Она ляжет на одну койку с Эмбер. Саффрон будет спать с отцом, а я устроюсь на полу. И, поверьте, все будут довольны, – не допускавшим возражений тоном произнесла Ребекка.
Прежде чем Райдер успел возразить, со стороны ворот, которые вели на пристань, донесся грозный ропот толпы. Шум не позволил капитану вступить в спор с девушкой; глаза Ребекки вызывающе поблескивали.
– Вы должны извинить меня, Дэвид. Располагайтесь сами. Мне необходимо быть в тысяче мест сразу.
Кортни решительно устремился к сходням. Приблизившись к аль-Фаруку, он увидел, что от солдатских штыков толпу отделяло не более полуметра. Через гущу людей пробивался месье Ле Блан – последний прибывший на пристань член дипломатического корпуса. Костюм его смотрелся дико: черная мантия, наводившая на мысль о театральной постановке, и шляпа тирольского охотника с приколотым к тулье пучком перьев. За Ле Бланом тянулась процессия слуг, каждый держал по фибровому чемодану размером с саркофаг.
