– Рябины? – Моргану стало немного смешно. – Как в сказке? А против теней она помогает?
– Не знаю, – досадливо отмахнулась Шасс-Маре. – После войны всё спуталось. Везде слишком много железа. А первыми просыпаются злые чудеса… – Она посмотрела на растерянного Моргана, и взгляд её потеплел. – Не думай об этом. Не твои заботы. Хочешь спросить о чём-то ещё?
Вопросов у Моргана было море – и в первую очередь о тенях, о безликих и о затерянных фрагментах города. Но с губ слетело почему-то совершенно другое:
– А что пьёт Уилки, когда сюда приходит?
Шасс-Маре фыркнула – а затем рассмеялась, звонко и чисто.
– Чёрный эль он пьёт, самый обычный чёрный эль. Ты мне правда нравишься, – мягко добавила она и вдруг погладила его жёсткой ладонью по щеке. – А теперь возвращайся домой.
Морган сунул руки в карманы.
– У меня, кажется, нет денег на такси. И карточка дома осталась. И общественный транспорт…
– Какие деньги? – хмыкнула Шасс-Маре, ужасно напомнив при этом Кэндл. – Не задумывайся даже о том, как добраться куда-то, пока ты со мной. Я проводник.
Она отвернулась – и вдруг свистнула, да так громко, что вздрогнули стёкла в окнах и закачались разноцветные фонари. Вверху по улице что-то звякнуло в ответ; утробно задрожала брусчатка под ногами; стены домов раздались в сторону, как полотнища, раздуваемые невидимым ветром, – и что-то понеслось с нарастающим грохотом вниз, вниз, и прежде, чем Морган успел осознать, что к чему, перед ним затормозила вереница из крохотных расписных вагонов без крыши, похожих на детские игрушки.
Или на вагонетки?
– На настоящем тебе пока рановато кататься, – весело подмигнула Шасс-Маре. – А этот я сняла с аттракциона. Боишься американских горок?
– Ещё чего, – улыбнулся Морган. От острого чувства предвкушения в ушах слегка зазвенело. – Обожаю.
– Тогда садись. И не забудь пристегнуться, – серьёзно посоветовала Шасс-Маре.
Морган легко перешагнул через низкую дверцу, умостился на узком, больше для детей подходящем сиденье, защёлкнул замок ремня безопасности – и едва успел схватиться за поручень, когда вереница игрушечных вагонеток выстрелила в небо.
Вслед ему летел смех Шасс-Маре, гремящий и тёплый, как морской прибой летом.
У Моргана перехватило дыхание. Крыши домов оказались на уровне пяток, а потом ещё ниже, ещё и ещё; «Боммм» – глухо ухнула часовая башня, и тоненько, щекотно отозвались часы в кармане: «Дзенннг»; вагонетка взбрыкнула, встала на дыбы – и рухнула в головокружительную мёртвую петлю, от которой желудок прилип к позвоночнику.
И – снова взмыла вверх.
Колючий ветер швырнул в лицо горсть инея с карниза – и безнадёжно отстал. Плохо замотанный шарф затрепетал и стал соскальзывать, и Морган на мгновение отпустил поручни, чтобы поправить его, – и тут цепочка вагонеток ушла в крутой штопор. Плохо закреплённые ремни рвануло в разные стороны, Морган подскочил над сиденьем на метр с лишним, на долю мгновенья застыл в мучительно-сладкой невесомости – острые коньки крыш где-то под головой, небо над раскинутыми в полушпагате ногами, трескучие искры вокруг и запах моря – и ремни резко вытянулись, оплели, сжали до боли, притянули накрепко к сиденью.
Вагонетки взмыли над холмом, россыпью бусин обрушились в зимний парк, пронеслись мимо вздыбленной смолы теней над какими-то развалинами – Морган едва успевал уклоняться от опасно растопыренных веток и пригибаться, но заставить себя зажмуриться он не мог.
