Трое храбрых, пятеро справедливых - страница 17
Послышался плач, да такой жалобный, что Чжан Саню стало не по себе. Позабыв о своих недавних страхах, старик тронул таз:
– Эй!
– Да, дядюшка!
– Я бы пожаловался, но боюсь – Бао-гун не поверит мне. Так что придется и тебя взять с собой.
– Возьмите, дядюшка.
Всю ночь старик от волнения не мог сомкнуть глаз. Едва рассвело, он взял таз, запер дом и отправился в Динъюань. Ямынь еще был закрыт, когда старик пришел в город.
Но вот наконец ворота распахнулись, и начальник уезда поднялся в зал. Чжан Сань вошел, опустился на колени и попросил начальника за него заступиться.
– На что жалуешься? – осведомился Бао-гун.
Чжан Сань сказал, что Чжао Да из Таво ему задолжал, потом долг вернул и в придачу дал таз.
– Таз обижен и просит о помощи.
Говорил старик сбивчиво, Бао-гун не сразу понял, в чем дело, решил, что тазом зовут свидетеля, и приказал его вызвать. Ответа не последовало. Бао-гун подумал, что старик выжил из ума, поэтому не стал сердиться, только велел служителям вывести его из зала.
– Эй, таз! – крикнул Чжан Сань, выйдя из ямыня.
– Я, дядюшка!
– Что же ты не явился? Ведь сам просил пожаловаться Бао-гуну!
– Духи – стражи ворот меня не пустили[23]. Так и скажите господину начальнику.
Чжан Сань снова стал кричать, что его обидели. Вышел служитель:
– Ты все еще здесь, старик? Чего орешь?
– Доложите господину, что мой таз у входа задержали духи, – попросил Чжан Сань.
Бао-гун велел впустить старика, выслушал, написал заклинание против духов, сжег его и снова позвал:
– Таз!
Ответа не последовало.
– Что за безобразие! – стукнул Бао-гун по столу. – Я уважил твою старость, выслушал тебя, а ты смеешь меня морочить?! Дать ему десять палок!
Служители не замедлили исполнить приказание. Старик забрал таз и заковылял к воротам. За углом он остановился, поставил таз на землю и вдруг услышал:
– Ох, ногу отдавили!
– Чудно! Почему же ты опять молчал?
– Не мог же я голым предстать перед самим Повелителем звезды![24] – пропищал таз. – Прошу вас, дядюшка, попробуйте еще раз!
– Я уже получил десять палок, и если еще раз сунусь, не сносить мне головы!
Но таз так умолял, что старик разжалобился и повернул назад. На сей раз он не посмел громко кричать, а пробрался в зал через боковой вход. Служители как раз толковали про него, шутили и смеялись, как вдруг увидели, что он опять явился. Вывести его было невозможно. Он сел на пол и вопил, что его обидели. Бао-гун велел привести упрямца.
– Ты зачем опять явился? Мало тебе всыпали?
Чжан Сань с поклоном ответил:
– Таз говорит, что не посмел предстать перед вами голым. Велите дать ему какое-нибудь платье, и он придет.
Слуга принес халат, старик взял его и направился к выходу. За ним последовал служитель, опасаясь, как бы старик не сбежал.
Чжан Сань прикрыл таз халатом и спросил:
– Ну, а теперь пойдешь со мной?
– Пойду, дядюшка.
Старик снова вошел в ямынь, поставил таз посреди зала и опустился рядом с ним на колени.
– Таз явился? – громко произнес Бао-гун.
– Явился, господин! – донесся из-под халата голос.
Кто слышал, диву дался. И пришлось Чжан Саню рассказать про то, как обидели Лю Ши-чана.
Выслушав старика, Бао-гун знаком велел ему удалиться и ждать, пока позовут. Сам же приказал письмоводителю написать бумагу в Сучжоу и вытребовать оттуда родственников убитого, а Чжао Да и его жену велел арестовать.
Вскорости преступников доставили в суд. Бао-гун учинил им дознание, но они отпирались. Тогда Бао-гун распорядился посадить их в разные камеры и немного погодя велел привести женщину.