Славка знал от мамы, что муж Веры Анатольевны был директором школы в Новочеркасске и умер пятнадцать лет назад. Давным-давно была ещё маленькая дочь, но она погибла под бомбёжкой в первые дни войны.
Конечно, невесело жить одной…
В тот день, когда Славка получил пятёрку по математике, он вернулся домой в самом лучшем настроении. Мамы не было: она ушла договариваться насчёт работы. Славка решил, пока её нет, оборудовать свой угол. Он жил в комнатушке с одним окном и хотел сделать её похожей на каюту.
Когда он здесь поселился, Вера Анатольевна сказала:
– Не тесно тебе, Славушка? В угловой комнате попросторнее…
– Нет, спасибо. Вера Анатольевна, здесь хорошо.
– Ну, хорошо так хорошо… – Она повздыхала и принесла из сарайчика обшарпанную, но прочную этажерку.
Узкий, будто корабельная койка, диван, столик, этажерка, вешалка за дверью – что ещё надо?
А сегодня по дороге из школы Славка купил в книжном магазине большую карту мира. Она могла закрыть всю стену над диваном.
– Вера Анатольевна, можно, я её повешу? – Да что ты спрашиваешь… Твоя комната, делай как хочешь. Говорил бы ты мне, Славушка, «баба Вера». Не чужие ведь…
– Хорошо… баба Вера. А молоток у вас есть? И гвоздики…
Он прибил карту, а потом, над столиком, рисунок Женьки Аверкина, Тут Вера Анатольевна позвала его обедать. Пока Славка жевал котлету и глотал компот, она всё поглядывала на него издалека. Потом сказала:
– Всё не пойму, похож ты на своего папу или нет… Иногда вроде бы совсем такой же, а иногда – непохожий.
Славка вытряхивал в рот прямо из стакана компотные ягоды (что, разумеется, никогда не должны позволять себе воспитанные дети). Он прожевал их и сообщил:
– Мама говорит, что я ни на кого не похож. Все в роду тёмные были, а я русый.
– Папа твой тоже светленький был…
– Да что вы, Вера Ан… ой, баба Вера… У нас же карточки есть. У него тёмные волосы! И мама говорила…
– Мама-то его не видела маленького. А у меня есть фотография. Хочешь взглянуть?
– Спасибо. Хочу, конечно.
Они пошли в комнату, и баба Вера опять долго звенела пузырьками в шкафу, из которою пахло лекарствами. Достала картонную коробку. В ней лежали вперемешку разные снимки.
– Вот он, Валерик… Папа твой. Сколько уж прошло-то? Двадцать пять лет почти… Это когда мама его уже болела, и он у меня жил.
Славка даже замигал. На лужайке среди пушистых одуванчиков и солнца стоял мальчишка лет восьми с велосипедом «Школьник». С прямыми светлыми волосами и кисточкой на макушке. В сбившейся на животе клетчатой рубашке. Он смотрел весело и смело. В глазах – блестящие точки.
– Наездник, – шёпотом сказал Славка.
– И верно, наездник, – согласилась баба Вера. – Всю жизнь за рулём. Вот и… А что ни говори – похож.
Не может быть, что столько лет прошло! Снимок будто вчера сделали. Прочный, блестящий, без всякой желтизны. И чёткий-чёткий. Каждое семечко видно на одуванчиках, каждый узорчик на шинах велосипеда. А у мальчишки – каждый волосок. И царапинка на лбу. И крошечная родинка под левой коленкой – такая же, как у Славки. И даже видны прожилки в радужной оболочке глаз, обращённых прямо на Славку.
«Это папа… – мысленно сказал Славка. – Па-па…» Он словно пробовал на вес это слово. Он его так редко говорил.
Кому скажешь?
Но и этому мальчишке не скажешь. Это просто Валерка Семибратов. Похожий на Наездника пацанёнок, не знающий, что у него будет когда-то сын Славка.
Или… знающий всё-таки?
