Турецкий не шелохнулся. Видя, что дело принимает такой оборот, когда собеседникам не нужны лишние свидетели, Плетнев хотел уйти, однако Константин Дмитриевич попросил его остаться:
– Тебе это будет интересно… Послушай, Саша, что они написали. – Он надел очки и взял бумагу: – «В связи с состоянием здоровья не рекомендованы чрезмерные физические нагрузки. При стрессовых ситуациях возможны приступообразные головные боли, потеря сознания, приступы немотивированной агрессии…»
– Ну, сейчас-то моя агрессия мотивирована.
– Саша, успокойся. И сядь ты, в конце концов!
– Ноги есть, могу и постоять. Это для меня не чрезмерная физическая нагрузка. Стоять врачи мне разрешили.
– А сидеть?
– Только в седле.
– Ну, как хочешь, – махнул рукой Меркулов и продолжил чтение: – «В связи с вышеперечисленным Турецкий А. Б. не может продолжать трудовую деятельность в Генеральной прокуратуре РФ». И все подписи, можешь полюбоваться. Врачи действуют с открытым забралом.
– Круто размахнулись ребята.
– Что ты хочешь этим сказать?
– Написали бы, скажем, что мне нельзя работать в специальном отделе по расследованию бандитизма и убийств. Мне подобрали бы работу полегче.
– Что нужно, то и написали. Они же отвечают за пациентов.
– Ну, так! Отважный народ – эти люди в белых халатах. Просто на амбразуры бросаются, грудью их закрывают. Кстати, ты не в курсе дела, как Барковский в прошлом году прошел со своей супергипертонией комиссию? Один ящик «Мартеля» им притащил или два?
– Два ему с такой гипертонией не дотащить, – улыбнулся Константин Дмитриевич. – Вот тебе это вполне по силам. Или денег не хватает?
Однако Турецкий не был настроен шутить. В поисках серьезного собеседника он повернулся к Антону:
– Кстати, заместитель генерального прокурора утаил от общественности самую важную фразу. Она тут, в конце, притулилась, как бедная родственница. – Александр Борисович взял факсограмму и прочитал: – «Присваивается третья группа инвалидности». И это мне – человеку, который здоров, как Илья Муромец. – Он разорвал бумагу на мелкие кусочки. – Я требую повторной, независимой комиссии!
– Может, ты еще обратишься в Страсбургский суд? – съязвил Меркулов.
– Вполне возможно. Вы своим волюнтаризмом доведете человека и до Страсбурга, и до Гааги.
– Валяй. И они не моргнув глазом припаяют тебе вторую группу инвалидности. Мне же стоило больших трудов добиться всего этого.
– Ага! То есть ты хочешь сказать, что я должен быть тебе еще и благодарен? Спасибо тебе, Костя, огромное. Низкий тебе земной поклон. Если в следующий раз захочешь кому-нибудь помочь таким образом, сразу торжественно вручи пистолет с одним патроном.
– Турецкий, не неси чушь! Ну что ты сгущаешь краски! Что ты видишь во всем происки недоброжелателей! Ведь на все происходящее можно смотреть и сквозь розовые очки. Во-первых, тебя представили к государственной награде. Во-вторых, ты можешь продолжать работать, на прокуратуре же свет клином не сошелся. В-третьих, ты можешь заниматься необременительной преподавательской деятельностью, что, по-моему, у тебя хорошо получится. Я, кстати, зондировал почву в Академии, они заинтересовались. В конце концов, в запасе имеется родственная душа – «Глория», где ты всегда был своим человеком.
Александр Борисович уставился на него немигающим взором, в котором намека не было на привычную насмешливость, и после томительной паузы произнес:
