Он довольно быстро подстроил гитару. Это была хорошая испанская гитара с мягким и сочным звуком. Играть он действительно умел. Гитара в его руках запела что-то тревожное, сначала тихо, потом все громче и громче. Потом от форте опять вернулась в пиано и снова поток звуков стал нарастать и так продолжалось достаточно долго и не хотелось, чтобы это заканчивалось, но последний аккорд прозвучал и струны стихли.
– Ты превзошел сам себя. Что это было?
– Бетховен, Людвиг Ваныч, в переложении ныне здравствующего соавтора.
– Нет, правда?
– Правда. Это – третья часть Лунной сонаты. Первая – почему-то в хитах, а вторую и третью не все знают, но мне третья нравится больше всех. Я нашел ноты для гитары, но сыграть это оказалось не просто… Представляете? Длинными зимними вечерами, где-нибудь на заставе или в отряде, человек мучает гитару… Печально, но факт – делать особенно нечего. Выбор занятий небольшой: с одной стороны, пьянка, бабы и карты; с другой – музыка, книги…
– Ты выбрал – второе.
– Я выбираю всё вместе и много. Вот послушайте я сегодня, подъезжая к родному дому, детство вспомнил и одну свою старую песню, – он прошелся по струнам и запел:
На старой фотке – помятый край
Веселый мальчик – забытый рай.
Фотограф верно увидел суть,
Из детства в небо уходит путь.
Блестящей струйкой течет вода
По детской мельнице…
Пройдут года…
Мечтай мальчишка об облаках,
Не будь игрушкой ни в чьих руках.
Черное, белое… Вещий страх.
Мелодия у него получилась какая-то из пятидесятых годов прошлого века, действительно, как пожелтевшая черно-белая фотография или старая, потертая пластинка.
На щечках ямочки, вода с колес,
Штанишки – лямочки на перехлест.
На подоконнике – калейдоскоп,
Юла усталая с разгону – хлоп…
Калейдоскопом жизнь с тех пор была,
Волчком крутилась моя юла.
Вся жизнь рулетка – забудь расчет,
Поставь монетку – поможет черт.
Красное, черное – чёт, нечёт.
Рулеткой русской сложилась жизнь,
Колеса мельницы катились вниз.
Затвора лязганье – пустой щелчок.
Матерым волком стал мой волчок.
Флажков веревочку порвать пора,
И ну их к черту. Вся жизнь игра.
Вся жизнь рулетка – забудь расчет,
Поставь монетку – поможет черт.
Красное, черное – чёт, нечёт…
Ольга, пристроив подбородок на руки, сложенные на столе, смотрела на мужчин, переводя взгляд с одного на другого и сравнивая. Егор сначала ей показался простоватым, особенно в сравнении с классически красивым, хоть и привычным, как тапочки, Игорем, но сейчас глаза Егора ушли куда-то в бесконечность и лицо как бы засияло. Довольно высокий рост Егора, склонившегося над гитарой, сейчас не бросался в глаза, но взгляд… Или это торшер создавал такую подсветку, вроде нимба на коротко стриженой голове. Погоны стали похожими на старинные эполеты, а случайная тень – на залихватские гусарские усы. Ольга поймала себя на предосудительных мыслях.
Естественную тишину после песни нарушил Игорь:
– Это не Шакьямуни – это, скорей Фридрих Ницше.
– Ну уж, только не Ницше, – отложив гитару в сторону, ответил Егор.
– Если пошла философия, то и я пойду… – (от греха) додумала Ольга уже про себя.
– Спокойной ночи! Оленька, иди, ложись.
Игорь с Егором расходиться не собирались. Постепенно, под действием выпивки или гитары нескладность разговора выправилась и они просидели всю ночь. Когда Егор тяжело, с трудом преодолевая ступеньки, поднимался к себе – было уже светло.
В аэропорту «Кеннеди» не смотря на огромное количество самолетов, прибывающих и отбывающих, кажется, никогда не бывает много народу – он как-то рассредоточивается. Когда ваше такси подъезжает к паркингу, какие-то ребята в униформе, размахивая руками, начинают командовать вашим водителем и выпихивают его с площадки так быстро, что можно не успеть забрать чемоданы. Потом попадаешь в неясных размеров помещение, где, видимо, и происходит рассасывание людей по разным терминалам, или как они там называются?
