– Пойму – что? – спросил Джардир. – Что Небеса – ложь? Ничто из начертанного в твоей душе не убедит меня, Пар’чин.
Тем не менее он надел Корону. Полутемная комната мгновенно ожила от коронного видения, и Джардир облегченно вздохнул, подобно слепцу из Эведжаха, которому Каджи вернул зрение.
То, что секундой раньше виделось в окнах всего лишь тенями и расплывчатыми силуэтами, обозначилось резко, воспламененное сочащейся из Ала магией. Все живое имело искру силы в сердцевине, и Джардир мог различить силу, светящуюся в древесных стволах, прикипевших к ним лишайниках и всех животных, обитавших на ветвях и в коре. Сила струилась в равнинных травах и больше всего – в демонах, которые крались по земле и объезжали ветра. Алагай светились, как маяки, пробуждая в нем первобытное желание охотиться и убивать.
Как и предупредил Пар’чин, в его камере было темнее. Усики силы тянулись по стенам башни, втягиваемые метками, выгравированными на оконных стеклах. Те оживали с мерцанием, становясь щитом против алагай.
Несмотря на сумрак в комнате, Пар’чин светился ярче демона. Так ярко, что на него, казалось бы, не посмотришь без боли в глазах. Но нет. Совсем наоборот: эта магия представала великолепной, обильной и соблазнительной. Джардир потянулся через корону, пытаясь Втянуть ее каплю для себя. Не так много, чтобы Пар’чин ощутил утечку, но, может быть, достаточно, чтобы ускорить выздоровление. Сгусток силы зазмеился к Джардиру, как благовонный дым.
Пар’чин сбрил брови, но метки над левым глазом поднялись в безошибочном выражении. Его аура колыхнулась, выказывая скорее ошеломление, нежели негодование.
– Ой-ой. Добудь свою собственную.
Поток магии резко развернулся и втянулся обратно.
Джардир сохранил на лице спокойствие, хотя усомнился, что в том была необходимость. Пар’чин прав. Джардир мог прочесть его ауру, прозреть каждое чувство, и не приходилось сомневаться, что старый друг способен на то же. Пар’чин был невозмутим, сосредоточен и не желал Джардиру зла. В нем не было лукавства. Только усталость и опасения, что Джардир окажется слишком упрямым, чтобы спокойно и честно обдумать его слова.
– Скажи мне еще раз, почему я здесь, Пар’чин, – произнес Джардир. – Если твоя цель действительно, как ты всегда говорил, избавить мир от алагай, то почему ты противодействуешь мне? Я близок к исполнению твоей мечты.
– Не настолько близок, как тебе кажется, – ответил Пар’чин. – И способ, которым ты это делаешь, отвращает меня. Ты душишь человечество и угрожаешь ему ради его же спасения, не заботясь о цене. Я знаю, что вы, красийцы, любите одеваться в черное и белое, но мир не так прост. В нем есть краски, и их больше, чем оттенков серого.
– Я не дурак, Пар’чин, – заметил Джардир.
– Иногда сомневаюсь, – сказал Пар’чин, и его аура согласилась.
Это была горькая чаша: старый друг, которого он столь многому научил и всегда уважал, считал его таким мелким.
– Тогда почему ты не убил меня и не забрал копье и корону? – требовательно вопросил Джардир. – Свидетели были связаны честью. Мой народ принял бы тебя как Избавителя и пошел бы за тобой на Шарак Ка.
Спокойная аура Пар’чина вспыхнула от раздражения, словно пожар.
– Ты все никак не поймешь! – выпалил он. – Я не блистательный Избавитель! Ты тоже! Избавитель – это все человечество как одно, а не один как человечество. Эверам – просто имя, которым мы назвали идею, а не какой-то великан в небесах, сражающийся с тьмой пространства.
