Спустя месяц в Европе, в кругу семьи, я выспался, успокоился и, наверное, заново научился улыбаться. К апрелю месяцу мама вернулась в Иркутск, брат вернулся в Прагу, а я остался в Сербии в городе Белград, в замечательном районе Земун, где пахнет с 5 утра свежей выпечкой, народ не говорит по-русски и я был один.
Я не видел смысла возвращаться в Москву, там столько всего произошло за эти 5 лет. Энергетически Сербия меня тепло закрыла от переживаний по России, тушила фитиль эмоций, сидящих во мне, мне было хорошо. Люди в Сербии любят русских, все они очень близки мне по духу. Ну и, конечно, курс динара к рублю это ещё один не малый плюс. Но время шло и оставшись наедине с собой я всё равно не мог сбежать от себя. Это сложно, быть одному после такого падения – и плюс и минус, баланса нет. Я был тем, кто за 5 лет построил свою карьеру через переговоры, а тут не поговоришь. Во всю бурлила злость на партнёров в Москве, но я далеко, ничего не сделаешь – злись не злись.
После моего отъезда в Европу, мои «братья» по бизнесу поняв, что я лакомый кусочек для них сейчас, обвинили во всём меня, причём все, причём разом, не сказав даже мне об этом. Но я не дурак, понял это после звонков и разборок, и почему бы и нет, я понимаю, что был самой привлекательной жертвой, которая отсутствовала и не могла дать за себя бой.
После недель обвинений они устали кричать и воцарилась тишина ненадолго, но после этих обвинений я чувствовал себя ужасно, чувствовал себя грязным, испорченным, проще говоря, меня тянуло в депрессию – сильную и глубокую, я даже и представить не мог, что так глубоко могу погрузиться. Замкнулся в себе, не выходил из квартиры и казалось, что я чем-то болен постоянно, крыша ехала быстро.
И добро пожаловать в арт-хаус, друзья.
Я чувствовал что во мне сидит – Think… тёмная сущность, о которой я постоянно думал. И понимал прекрасно, что проиграл все бои, а теперь битва с самим собой. И я понимал, что это ненормально, но ничего не мог с собой поделать, меня колбасило не хило. Ко мне приходило ощущение смерти. Я просто чувствовал физически, что она идет за мной и становится ближе и ближе. Я сдавал анализы на всё, и, приходя за результатом, мне говорили, что я здоров и смеялись надо мной, потому что они видели, что меня не устраивает это. Я чувствовал себя больным – почему никто не может найти причину моих ощущений.
Возвращался домой и крушил свою квартиру, потом становился по центру зала и любовался хаосом, который навёл, говоря себе – «Это проекция моей жизни!». Кричал и часами разговаривал с собой, ходил километры из комнату в комнату, по ночам ждал появление чего-то, что наконец закончит мои мучения. Я ходил в церковь, несколько раз исповедовался и готовился, реально готовился к концу.
