Быть любимым. Может быть, это болезненное желание и приводило Ника сюда. Снова и снова.
И что бы ни случалось в преисподней, Ник опять оказывался здесь. В холодных заснеженных горах. Ждал Амалию, ждал того момента, когда отдастся на ее милость.
Он снова стоял на коленях. Хотя не помнил, как упал.
«Вставай, – устало приказал себе Ник. – Если не встанешь, дело плохо».
Он встанет. Подождет еще минуточку – и встанет. До чего же он устал.
Ведьмы не должны плакать, а в горах это вообще бесполезно. Слезы на лице замерзают. Волки не ведают жалости. Плакать он не мог.
Он, как и все ребята из Инфернального хора, привык молиться Сатане. А теперь, когда он восстал против Великого мятежника и держал его взаперти в собственном теле, возносить молитвы стало вообще бессмысленно. Однако Нику все равно захотелось помолиться – сцепить руки, воззвать к некоему высшему разуму, у которого сил побольше, чем у него. Помолиться не за себя, а за ту ведьму, которая была ему дороже его самого.
«Пусть она будет свободна и счастлива. Пусть не натворит ничего опасного, пока я не могу ее защитить. Пусть этот глупый человек не втянет ее ни в какие свои идиотские планы».
У всех отношений бывают взлеты и падения, читал когда-то Ник. И обнаружил, что это чистая правда. Ник, например, состоял в отношениях с Сабриной, самой восхитительной девушкой на свете, но был вынужден иметь дело с тем парнем – самым невыносимым среди людей. И нет сомнений, что в эту самую минуту этот болван впутывал Сабрину в какие-нибудь новые беды, хотя, казалось бы, то, что произошло с Ником, должно было научить его осторожности. Пусть сидят по домам и не придумывают никаких авантюр с жестокими двойниками или динамитом.
Хотелось думать, что Сабрина сидит дома, в кругу своей семьи.
Ник склонил голову под леденящим ветром и стал ждать волков.
«Только бы с Сабриной ничего не случилось. А уж я как-нибудь выдержу».
Лунная дева была для него красивее всех женщин на свете; все прочие меркли перед ней.
“Рубщик бамбука и лунная дева”
Глубокой ночью мы с друзьями пошли в лес призывать богиню. Было темно. Черный купол неба ближе к востоку переходил в грифельно-серый, сквозь ажурные кроны проглядывали звезды. Даже деревья, под солнцем одетые в свежую зеленую листву, сейчас, в отсутствие света, казались призрачно-серыми.
Заря, пограничье между днем и ночью, – лучшее время для призывания или изгнания духов.
– Как в старые добрые времена, – сказал Тео. – Опять Сабрина заманивает нас в лесную чащу, где нам совсем не место. Отец говорит, мы могли случайно наступить на медвежий капкан.
Роз усмехнулась:
– А мой отец всегда говорит, что я не должна водиться с ребятами, которые могут сбиться с пути истинного.
Они с Харви шли рука об руку по кочковатой земле. Он то и дело останавливался, помогая ей переступить через древесные корни.
– А моя тетя Зельда говорит, что негоже мне водиться с никчемными, недолговечными людьми.
У меня никогда не хватало духу сказать им это напрямик. Мои друзья привыкли считать, что тетя Зельда недолюбливает их лично. Уж лучше пусть знают правду.
– А Томми всегда хотел, чтобы я получал от жизни как можно больше радостей.
Наступила тишина, нарушаемая только шепотом ветра в новорожденной листве. Как будто при упоминании имени покойного эта поляна под деревьями стала священной. Раньше Харви произносил имя брата так, словно швырял в меня обвинение. А сейчас – нет. Он вложил в это имя лишь любовь и грусть. И от этого мне стало еще больнее.
