Зато его губы полностью владеют моими. То, как они двигаются, как контролируют, ставят клеймо.
И как бы мне ни хотелось сказать, что я беспомощна перед натиском желания, которое они во мне вызывают, я также жажду ощутить все, что они пробуждают во мне. Мурашки по коже, выброс адреналина, нарастающая боль и желание.
В этом поцелуе есть что-то привычное и успокаивающее, но одновременно новое и волнующее.
Когда рот Хантера атакует мои чувства, потребность вступает в войну с желанием.
Этот мужчина знает толк в поцелуях.
Как я могла забыть потрясающее ощущение, когда его губы соприкасаются с моими?
– Деккер, – мурлычет он. Напряжение в его голосе отражает мое внутреннее состояние – волнение и возбуждение вперемешку с сожалением.
Я утрачиваю решимость, теряю контроль над своими чувствами. Ведомая вожделением и воспоминаниями, я дотрагиваюсь до Хантера. Скольжу руками по груди. Обвиваю шею. Дотрагиваюсь до задницы.
Я схожу с ума, потому что в ответ на мои прикосновения он лишь блокирует двери лифта, чтобы нам не помешали. Не позволяет этому закончиться, но и не делает ничего, чтобы это продолжить.
Разве он не чувствует того же? Неудовлетворенную потребность? Отчаянное желание? Все, в чем я, черт возьми, нуждаюсь, и совсем этого не стыжусь.
Я хватаюсь за ремень его брюк.
Расстегиваю пуговицу на штанах.
А затем и молнию.
Когда я обхватываю рукой его член, Хантер стонет мне в рот. Когда я просовываю руку в боксеры и начинаю поглаживать его плоть, Хантер напрягается всем телом. Он сжимает в кулаки руки, которыми все еще упирается в стену рядом с моей головой, и на мгновение прерывает чувственное разрушение моих губ.
Я жажду, чтобы он прикоснулся ко мне.
Прозвучит просто и в то же время глупо, но Хантер умеет прикасаться к женщине. Мое тело помнит это.
Потому что оно скучало по нему.
По его прикосновениям.
По нему самому.
Дотронься до меня.
Я скольжу рукой вверх по его члену, провожу большим пальцем по головке.
Возжелай меня.
Другой рукой я царапаю его спину сквозь рубашку.
Возьми меня.
Неожиданный звонок приводит меня в чувство. Когда Хантер отскакивает от меня, я в страхе смотрю на открывшиеся двери, боясь, что нас застукал кто-то из постояльцев.
Когда я снова перевожу взгляд на Хантера, он натягивает штаны. Ухмылка на его губах такая же насмешливая, как и слова.
– Теперь ты поймешь, каково это. Поймешь, что значит смотреть, как я ухожу. – Он тихо смеется.
– Что? – Я встречаюсь с ним глазами, потемневшими от желания, которое никто из нас не в силах отрицать.
– Спокойной ночи, Деккер. Рад был снова повидаться.
Когда он выскальзывает из лифта, я, ощущая, как шок проникает в каждую часть тела, смотрю ему вслед.
Шок постепенно сменяется смущением. А смущение, в свою очередь, перерастает в злость. Злость, которая подпитывает отвращение к самой себе.
Шутка Хантера ранит сильнее, чем следовало бы.
Но я сама виновата. Да, он поцеловал меня, но я перешла все границы.
Да ты едва не отсосала ему в лифте.
Не отсосала, но думала об этом. Хотела этого. Желала этого, черт возьми.
Позволяю дверям лифта снова закрыться. Доезжаю до нужного этажа. Двери в очередной раз открываются. И все это время я прокручиваю в голове то, что сделала, и от унижения буквально теряю самообладание.
Каждый шаг, который я делаю по направлению к своему номеру, обременен моими мыслями.
Как я могла быть настолько непрофессиональной?
