Кто ж знал, что это сработает? Кто бы мог подумать, что я войду в стартовый состав, который только поспособствует развитию команды, и уже спустя год «Лесорубы» будут готовы выйти в плей-офф?
Старший брат, как всегда, присматривает за мной.
Даже после того, что я сделал.
Но именно поэтому все так запутано. Сандерсон утверждает, что продление контракта станет проблемой, хотя первоначально руководство умоляло меня играть за них… а после нарушило свои обещания. Почему я не могу просто играть, ради чего каждый день и тренируюсь?
На секунду закрываю глаза и делаю вдох. Это мое самое любимое время на арене – девятнадцать тысяч пустых сидений и только я, лед и спорт, в котором я, к счастью, неплох.
Нет ничего лучше рева толпы, когда я скольжу по льду, лавирую между защитниками в попытке сохранить шайбу. Тем не менее в тишине кроется нечто более глубокое. Как будто она отражает масштаб происходящего.
Так почему же я наслаждаюсь этим все меньше и меньше?
Почему мой талант все больше напоминает проклятие?
С чего вдруг, чтобы сосредоточиться, я стал полагаться на утренние тренировки, где только я, шайба и тишина?
– Что с тобой? – спрашивает Мейсен.
Качаю головой и бросаю взгляд на банку пива:
– Лучше бы тебе протрезветь до начала игры.
Кряхтение. Удар. Стук.
– Расслабься, капитан. До игры еще двенадцать часов, а в полдень у меня витаминная капельница. Знаешь, я, кажется, заболеваю… – он начинает ненатурально кашлять, – поэтому договорился с врачами о дополнительной порции для восстановления или… промывки организма.
– И с чего ты такой продуманный? – шучу я, прекрасно понимая, что сам не стал бы вытворять подобное.
– Хорошие гены.
– Которые не помещаются в штанах? – закатываю я глаза.
– Завидуешь? – спрашивает он, хотя мы оба знаем, что мои показатели на порядок выше.
– Допивай уже, – ворчу я.
Кряхтение. Удар. Стук.
– Может, расскажешь, кто укусил тебя за задницу, Мэддокс? – снова интересуется Мейсен. Единственный звук на арене – то, как лезвия его коньков разрезают лед.
– Не расскажу. Тем более что никто меня не кусал, – бурчу я, отказываясь смотреть в его сторону. Хотя когда Мейсен проскальзывает мимо, вырываю из его рук банку и, даже не спросив, допиваю остатки. Пиво хоть и хорошее, но это совсем не то, что мне нужно.
Кажется, в последнее время я сам не знаю, что мне нужно.
– Никто, значит? – отдается эхом его смех.
– Да, никто. А что?
Он разминает челюсть и бросает на меня вопросительный взгляд, значение которого я не совсем понимаю.
– Просто хочу узнать, что с тобой происходит.
От услышанного я замираю.
– И что, черт возьми, это значит?
– Просто мы подумали…
– Мы? – рявкаю я. – Так вот в чем дело? Остальные из команды подослали тебя, чтобы поиграть в психолога?
– Он бы точно тебе не помешал, – бормочет Мейсен себе под нос.
– Чего ты, мать твою, добиваешься? – Теперь я полностью сосредоточен на нем.
– Просто… мы волнуемся.
– О себе? О команде? Обо мне? О чем именно вы волнуетесь? – уточняю я, все еще сжимая клюшку, но напрочь забыв о шайбе, подготовленной для очередного удара.
– Твой стиль вызывает опасения. За два года ты стал тем, кто направляет нас, стал лидером… Но последние четыре месяца ты будто один играешь. Не спорю, для твоей статистики, как и для отрыва в счете, это здорово, но твое поведение подрывает командный дух. Ты ничем не лучше нас. – Замолкнув, он издает полный раскаяния смешок: – Ну, если только чуть-чуть. Мы на твоей стороне, капитан, но на льду ты будто забываешь о нашем существовании. Да, мы выигрываем, но какой ценой? Поэтому спрошу еще раз – в чем, мать твою, дело?
