Июньской ночью на улице довольно тепло. Промаялся весь залитый Солнцем день по Ленинграду, не зная куда себя приткнуть. Потерял взятый зачем-то томик Александра Грина. Шатаясь по городу, пытался завязывать разговоры с девушками, не придавая их отчужденности значения и принимая как текущую мимо воду реки. Нева была рядом. А в середине ночи оказался под окнами Лериной комнаты, где она спала на 4 этаже. И понял, что уйти не смогу. Дожидался утра.
Часов в 7 из парадной вышла Лера и размашистым шагом устремилась к метро. Окликнул и мы пошли рядом.
– Лера! Я люблю тебя!
Повторял эту фразу, почувствовав некое освобождение, все повторял и повторял: «Лера, я люблю тебя!»
А у неё наверняка была своя жизнь, и до меня не было дела. Почему так? – постоянно мучился я невысказанным вопросом. Да что там, я его даже подумать стеснялся!
Она уехала к себе на преддипломную практику, запретив себя провожать. Но, наверное, меня было жалко. Её «может быть» имело вид именно такой, и я не решился возвращаться к ней вечером. Тем более, возвращаться мне было некуда, потому что был несостоявшийся покойник.
Время набрякшей неопределенности заполнил суетными приготовлениями к поездке в Крым, где я до той поры не бывал. Ехали с друзьями.
Потом призвали в армию, оттуда не писал Лере, не хотел напрашиваться. Но так ли? Боялся не получить ответа?
Год прошел в предощущении, что после возвращения из армии все начнется сначала. Но для того, чтобы началось, нужно самому измениться! Надо было догадаться, как вытаскивать себя за волосы из болота, вместе с конем. Барон Мюнхгаузен – великий выдумщик!
Много позже забрезжило, что любовь – это не слова о любви, хотя и они, конечно, имеют огромную силу. Любовь – это способность рядом с любимой забыть себя, даже о свое́й любви забыть, а помнить только о дорогом тебе существе. Боюсь, я этого так и не понял. Любить – это не только дар божий, это труд души. Любовь не для бездельников…
Однажды показал Лере свое стихотворение, ей понравилось. Нам было по двадцать лет, и о любви ещё не сказано. Но, может быть, само случившееся много позже признание выглядело пустым?
Пустынных улиц одичалое молчанье
Милее мне шумливых площадей,
Дни зыбкие счастливых состояний
Обиднее иных несчастных дней.
Смеяться над заворожившим взглядом,
Сияньем синим радужных очей,
И не смеяться над пустой бравадой,
Тщеславием двусмысленных речей!
Удар судьбы – дурное воспитанье,
Несносен вид некусаных локтей!
И жалкий жребий прозябанья!
Что это жизнь? Где счастье в ней?
Ирония в дремоте стынет,
Ее не вытравишь уже,
Высоких помыслов громада схлынет
В своем невидном неглиже.
В жестокой сутолоке предсказаний
Наверно, я увязну? – не беда!
Ведь это лучше чувств блужданий,
Движений чьих проходит череда…
Сон разума рождает чудовищ – разве это не обо мне? Тот, кто не сохранил, не выпестовал свою любовь, разве может сказать, что жил? Он всю жизнь спит!
***
Мы в Советском Союзе, может быть, в массе своей были зашоренные. Об отношениях полов было почти под запретом – почти как снять брюки в Большом театре, находясь где-нибудь в фойе при большом скоплении народу. Но жизнь брала своё, люди любили друг друга, причем, не платонически.
Известно, кто хочет чего-то, находит средства, а кто не хочет, ищет оправдание. А так ли всё просто?
Однажды оказался в компании друзей двоюродного брата. Вкушали за столом водочку, вино, салаты, в общем, закусывали. Через одного сидели приглашенные друзьями девушки. Весело. И вот улучив момент я спрашиваю у брата: мол, как уломать красавицу?..
