– Почему?.. У нас, у рабочих строительно-монтажного поезда, нет постоянного дома. Сегодня мы здесь строим станцию, завтра там. И так всю жизнь! Сколько я за свою жизнь мест переменил! И теперь в этом чудесном доме последние дни доживаю. Хороший дом, а вот грусти в сердце нет. Привык покидать! Понимаю, неизбежность… А человеку без корней нельзя. Никак нельзя! У всего живущего корни должны быть. Когда корни погибают, дупло в душе образуется, душа сохнет, пустеет. Человек тогда, как трухлявое дерево, оболочка одна. Дунет ветерок посильней, и пропал человек… Когда вокруг тебя земляки, помнишь о корнях, помнишь, что ты не одиночка, что ты часть целого, что без тебя это целое уже не целое! Ценность свою лучше понимаешь, вера в себя приходит. Это для меня важно, для Чиркунова, для тебя, для всех… А корни наши в тамбовской земле! А русский человек без родной земли не может!
5
И поваром в тайгу Ломакин взял землячку – Анюту. С ней, как и с Матцевым, Андрей познакомился в первый же день своего пребывания в поселке. Когда Андрей с Владиком пришли в столовую, Анюта разливала по тарелкам первое. Рабочих не хватало, поэтому повара, приготовив блюдо, сами же вставали на раздачу. У Анюты на голове был до голубизны белый колпак, из-под которого выглядывал краешек пряди русых волос. Халат на девушке был такой же чистый, не застиранный, видимо, она впервые надела его.
Владик стоял в очереди впереди Андрея. Анохин чувствовал себя неуверенно среди незнакомых людей, настороженно, понимал, что в поселке все знают друг друга и к новеньким приглядываются внимательно, стараясь понять, что за человек появился среди них.
– Анюточка, мне со дна пожиже! – подмигнул Владик девушке.
Она улыбнулась и зачерпнула половник супа со дна, потом взглянула на Андрея, и Анохин онемел на мгновенье: так она была похожа на Лизу, его первую страстную любовь. Вероятно, Лиза такой же бы стала, если дожила бы до ее лет.
– А вам что? – не дождалась от него заказа, спросила Анюта.
– Мне тоже, – быстро буркнул он, сильно смущаясь.
– Со дна пожиже? – усмехнулась Анюта, произнося слова неожиданно медлительно.
– Можно и сверху…
Анюта налила тарелку до краев.
– Ишь, как молодому наливает! – пошутил Матцев. – С верхом!
Андрей осторожно взял из рук девушки полную тарелку, но, опуская на поднос, невольно наклонил на одну сторону, обжег пальцы и быстро поставил, расплескав суп. Анохин всегда, когда был озабочен тем, какое впечатление он производит на окружающих, терялся, становился неуклюжим.
– Осторожней, суп горячий! – посочувствовала Анюта.
– Ты уж прости его, – сказал Матцев. – Загляделся на тебя! Помнишь, как я тарелку на пол уронил, когда тебя в первый раз увидел?
– Трепло! – засмеялась Анюта. – Проходите, не задерживайте других, болтуны!
Девушка почему-то и смущенно молчавшего Андрея записала в болтуны.
Вечером Матцев потащил Андрея в клуб, в кино, а после сеанса Наташа, девчонка Владика, пригласила обоих к себе.
В мужском общежитии вахтера не было, а в женском в каморке у входа дремала седая старушка с пуховым платком на плечах.
– Привет, бабуля! – сказал ей Владик весело. – Пропуск показать?
– Иди, иди! – нарочито сердито ответила старушка.
Андрей понял, что Матцев здесь частый гость.
В комнате, куда без стука они вошли, на кровати лежала девушка с книгой. Едва дверь открылась, она поднялась, поправляя цветастый халат. Взглянув на нее, Андрей растерялся, почувствовал себя неловко, вспомнив расплесканную тарелку с супом. Это была Анюта. В длинном халате она показалась Анохину еще милей, чем в столовой.
