Милена часто спрашивала: ну как там, как этот Иа? Сладко, солоно?
Я лишь пожимала плечами, мол, обычная дружба. Ничего такого.
– Вы целуетесь? Скажи! Не бойся. На этот раз я буду молчать, как рыба. Как густера с Линды. Как карась…
– Да так…Просто гуляем…
Я решила не говорить правду, памятуя о первом горьком опыте. Ещё не хватало, чтобы Милена Бла-бла (в девичестве Ерёмина) проболтала то, что у Игоря Александровича волосатая спина, что у него твёрдые спелые губы, что у него закатываются глаза, и как сладко сжимается моё трепетное, детское сердце.
Всё. Иа в тюрьме.
Но Милена меня всё-таки сдала. И не раз. Не два.
Я ей позволяла это делать многое множество раз. Мне казалось, она подглядывает за мной. Подслушивает. И каждый раз сдаёт. В юности одноклассникам, позже в зрелости – в социальных сетях. Милена хорошо писала сочинения. И письма. И посты в интернете.
Но я поклялась, что она моя сестра. На крови. Поэтому прощала ей всё и всегда.
И сегодня прощу!
Точнее скажу: прости меня, что я тебе позволила меня предать!
***
Вот такие они бывают Каины
в юбках с оборками, с прозвищем женским.
Живущие в центре ли, на окраине,
со взглядом братско-сестёрско-вселенским!
И с именем Анна ли, Света, Елена.
Но, как ни крути, всё равно караваны
идут по пустыням моим внутривенно,
столетья минули – свежи мои раны!
Озоново, клеверно, ярко-тюльпанны!
Камнями набила ты кофты карманы.
Кричишь мне вослед. А от слов одни брызги.
От слов лишь осколки, простые стекляшки,
что я не своею живу словно жизнью,
что не на своей я гадаю ромашке!
Отвечу спокойно, любовно, свирельно.
живу я, как надо, тебе я отвечу,
как Авели – авельно. Крестик нательный.
И что не ропщу, коли небо – на плечи.
Холодное небо. Мне мёртвые звёзды
дают много больше, чем вам всем – живые!
Ты камень за пазухой держишь, я – слёзы.
Покуда люблю тебя. Мы же родные!
О, скоро висок мой цветком заалеет.
И пуля зерном прорастать будет в теле.
О, сколько же Каинов в лёгких, трахеях
твоих расплодилось на этой неделе!
Держи мои руки в своих – я согрею!
Дыханьем, словами, песками пустыни,
Оскаром Уайльдом, ты помнишь про Грея?
Ремарком, Булгаковым присно и ныне!
Художник не должен вопить, что художник,
творец не бахвалится о сотвореньях.
Да! Лучше уж камнем по девичьей коже,
твои чем бездарные стихотворенья!
Терзаешься завистью. Сколько же можно
меня изучать, словно Холмс по уликам?
Я выгрызла в небе моё бездорожье!
Я исцеловала железные лики!
Свои позвоночники переломала
и вены свои перерезала бритвой!
Теперь отвечай: «Я – не сторож! Где Авель,
не знаю, убитый!»
***
у меня ещё были подруги. И даже друг – мужчина. Я их называла ангелами. Ангел-Вадим, ангел-Михаил, ангелица-Татьяна.
С мужчинами тоже можно дружить. Нет, не семьями, а именно лично дружить, без всякого намёка на любовь-секс-страсть. Созваниваться, лайкать в соцсетях, писать посты, приглашать в поездки с агитбригадой. Раньше модно было объединяться в такие группы и ездить с концертами по городам.
Миленино «разбалтывание чужих секретов» я не считала предательством. Я это считала неким синдромом «языкового детского недоразвития», но не в уничижительном смысле, а в простом, понятном и лёгком. Милену тяготили эти секреты, чужие, принесённые из не её жизни. Или, как говорит батюшка Владимир «из не ея судьбинушки». А Всё, что не ея – не больно. Ибо оно – чужое. Но «я же твоя сестра» не помогало. Кстати, сама Милена приехала учиться из Самары, и её тётка Трие была оттуда же:
