Немного погодя появился и сам Урувай. Пыхтя, он тащил седельные сумки.
– Приходил дед, – сказал он, избавившись от груза. Лицо и затылок взмокли от пота, и косы прилипли к голове, словно два бараньих рога.
– Ругал?
– Гордился, – коротко сказал Урувай. Наран внимательно изучил лицо. Уши горели – не то от смущения, не то от того, что их хорошенько надрали. Приятель разминал плечи и раскручивал скрутившиеся от страха усы. – Сказал, что я настоящий внук его деда, раз не бросаю друзей в беде. От расстройства побил всех своих сыновей и раздал подзатыльников внукам. Я сказал, что провожу тебя до гор, а потом поверну обратно. Может, мы сможем вернуться вместе?
Наран обнял его за огромные плечи.
– На большее я и не рассчитывал, дружище. Я буду очень рад, если ты будешь рядом хотя бы до первой точки моего путешествия.
Ночь раскручивала над ними длинные хвосты созвездий. Этот день – возможно, последний ясный день перед зимой. Природа уже готовится сбросить старую шкуру, волосы на её голове увядают и начинают проглядывать длинные чёрные проплешины. Старики говорили, что осень – это старость степи, а зима – её бесконечная седина. Но на то она и богиня, что каждую весну рождается заново и раз за разом беременеет от жеребца-неба бесконечным помётом тварей, больших и малых. Шатры заключали их двоих в кольцо, словно материнские руки, и из главного оставшиеся женщины и дети начинают потихоньку растекаться по своим шатрам. Из темноты слышно похрапывание коней и хруст травы на зубах.
Рысью подбежал мальчишка со свёртком из больших листьев под мышкой. Подёргал за руку Урувая. Наран, зная, какое впечатление производит на детей его лицо и в особенности мимика, не стал поворачивать голову, а только скосил глаз.
– Ты и правда уходишь? Тятя Анхар очень разозлился.
– Правда, – Урувай опустился на корточки. – Но я ещё вернусь, чтобы сыграть тебе на морин-хууре.
Малыш посмотрел на него с восторгом. Перевёл взгляд на Нарана. Сказал:
– Все говорят: надо было выдать вам порки, да посадить в яму. Но батя Анхар, кажется, думает по-другому.
Он всунул Уруваю между дряблых ладоней свёрток и испарился.
Толстяк понюхал свёрток, пошелестел листьями лопуха и улыбнулся.
– Еда.
– Он и правда просто-напросто мог выдать мне плетей, – сказал Наран. – Батя Анхар. Зачем так расстраиваться?
Урувай сунул в рот пухлый палец.
– Он специально старался разозлиться, чтобы суметь отправить тебя восвояси. Ты откусил от его сердца кусок, приятель.
– С чего бы? – буркнул Наран. – Я же ему не сын. Хоть и назвал его отцом.
– Но он батя, самый старший в аиле, и должен быть самым заботливым. Ты ему не сын, но он отец всем нам. Понимаешь?
С минуту Наран пытался об этом размышлять. Но ни одной стоящей мысли в голову не шло. Во рту запеклась слюна.
Урувай зевнул, кадык его затрясся в сладкой судороге. Сказал:
– Я пойду спать. Ты идёшь?
– Нам нужно выехать с рассветом.
– Ты не пойдёшь в шатёр?
– Останусь с лошадьми. Хочу подготовить своего Бегуна к большой дороге. Он ведь никогда ещё не видел столько пустого места сразу, сколько нам предстоит пересечь. Представляешь? Ни единого шатра вокруг, ни единого всадника и не единой лошади. Только пустота.
Друг подумал и уселся прямо на землю. Сказал:
– Ты ведь тоже не видел.
– Да, – Наран улыбнулся. – Мы с конём будем уговаривать друг друга её не пугаться.
Глава 2. Керме.
Керме разговаривала с Йер-Су.
