Никак нет! Оставшиеся на свободе бандюганы спланировали нападение на здание прокуратуры, дабы уничтожить материалы уголовного дела и все вещдоки.
13 января наш 184 взвод заступил в караул. И мстительный сержант решил отправить меня туда, где Макар телят не пасёт, то бишь на самый дальний объект.
Чтобы, стало быть, забыть вовремя сменить меня.
Чтобы, значит, служба мёдом не казалась.
Пущай, мол, до утра посидит там этот раздолбай!
И что же Раздол-Бай, то бишь я?
Поскольку назначили меня таким вот «баем», то и мысли мои стали абсолютно байскими.
В час ночи взяв под охрану здание прокуратуры, я тут же позвонил в общагу педучилища:
– Это прокуратура! Ильин на проводе! Будьте любезны, вызовите свидетеля Владимирову!
Перепуганная вахтёрша уронила стул, растоптала очки, и побежала исполнять приказ грозного прокурора.
Вскоре в трубке послышался испуганный писк моей подружки Леночки. Не признающей, конечно, своей вины.
Пришлось её успокаивать лирикой:
– Да я это! Я! Сижу за решёткой в темнице сырой! В прокуратуре я.
– Ой! – ойкнула Леночка. – Какой прокуратуре? В час ночи?! Чё ты опять натворил?
Пришлось успокаивать мою милашку, что всё нормально. А в прокуратуре сижу, потому что героическую мою персону выбрали для охраны этого заведения от нападения банды «Чёрной кошки».
– Но без тебя мне страшно! – с придыханием сообщил я. – В окно стучится кто-то! Боюсь – боюсь-боюсь!
– Кто стучится? – испугалась подружка.
– Аяз-баба стучится! Новый год! – радостно выпалил я. – А шампанского нет! Давай приходи! Общага ваша – рядом!
В ожидании Леночки мою непутёвую голову посетила гениальная мысля, связанная с празднованием.
Трудность была в том, что пост мой располагался на первом этаже, напротив входа. И если мы с подругой загуляем, то нас неминуемо увидит, при обходе здания, мой добрый милый сержант.
Решение созрело быстро.
Притащив из дальнего конца коридора большой гипсовый бюст Ленина, я установил его в кресле. Нарядил в свою шинель, нахлобучил шапку. Рядом с дверью поставил швабру, чтобы заблокировать ручку двери после прихода милашки.
– Ай да Ильин, ай да сукин сын! – скромно похвалил я себя за грандиозный ум и гениальность.
«Мы с Леночкой засядем на втором этаже, на мягком широком диванчике. Придвинем столик. И встретим Аяз-бабу, как полагается добрым людям! А если нелёгкая принесёт сержанта, то открыть дверь он не сможет». – размышлял я.
Когда пришла румяная и радостная милашка, мы заблокировали дверь и поднялись на второй этаж. В центре коридора, рядом с приёмной прокурора, располагался прекрасный мягкий широкий диван с креслами по бокам.
Притащив ещё одного гипсового белоснежного Ленина, я установил его на кресло и нарядил в пальтишко моей возлюбленной. А сверху нахлобучил вязаную белую девичью шапочку.
– Аяз-баба! – похлопав бюст по плечу, я пояснил, что так в Туркмении зовётся Дед Мороз.
Подняв бутылку, принесённую подружкой, я крутнул пробку. И, дождавшись тихого хлопка, разлил шампанское по стаканам.
Леночка принесла шоколадные конфетки да всякие печеньки-пирожки.
– З новим роком! – провозгласил я первый тост. – Это украинский Новый год. Русский давно прошёл. А сейчас начался украинский. А потом выпьем за туркменский. Как придёт Аяз-Баба, так и выпьем!
Леночка тихо смеялась, прижимаясь ко мне:
– Страшное слово какое-то! Как будто бабу Ягу зовёшь! А вдруг приманишь словами? И «рок» приманишь! Я боюсь!
