Тугие узы - страница 7

– Меня это не интересует. Стала бы ты интересоваться моим именем, были б мы не здесь?

– Почему нет. И имя у вас красивое.

Вот, в ход пошла лесть. Она имеет наглость заговаривать мне зубы. Не надо было вообще ей отвечать. Она нервирует своими комментариями. На этот случай есть кляп.

Хочу заставить её страдать. Хочу, чтобы она в слезах умоляла о пощаде, а я бы ещё подумал. Всё, что я когда-либо получал от женщин, так это удары в спину или равнодушие. Равнодушием особенно отличалась моя мать. Но сегодня я не хочу вспоминать об этом. Настает момент, о котором я так давно мечтал.

Я снял наручники и цепь, а потом приказал ей раздеться. Она поморщилась, осматривая красные следы от оков. Затем застыла в нерешительности.

– Раздевайся! – прорычал я, чувствуя, как ярость смешивается с возбуждением. – Давай скорее.

Она вздрогнула и начала торопливо стягивать с себя платье и колготки, которые уже порвались. Потом очень стыдливо расстегнула лифчик. Грудь у неё была даже больше, чем у той, которую я изначально хотел привезти. И роста они почти одинакового. Только у этой бедра шире.

Она закончила раздеваться и стояла, прикрываясь руками и слегка опустив голову, так что волосы скрывали часть её груди.

– Ложись на спину. Что встала? Тебе особое приглашение нужно? – резко сказал я. – Только попробуй рыпнуться. У меня есть электрошокер.

Она подняла на меня взгляд и, нахмурив лоб, спросила с оттенками мольбы:

– Альберт, ну зачем вы это делаете? Вы же симпатичный, я бы и без принуждения обратила на вас внимание.

– Замолчи, оставь свое лицемерие при себе! Ты думаешь, я настолько тупой? – закричал я.

Я повалил её. Она вскрикнула, когда ударилась головой об упругий матрас. Мягкие волосы рассыпались. Я сел на неё сверху с веревками в руках. Она взглянула на веревки, и из её груди вырвался тяжелый вздох. Когда я взял её руку, она дёрнулась, но тут же замерла. Я начал обвязывать её запястье, ловко пропуская верёвку под узлы и затягивая так, чтобы она не оставляла следов.

– Знаешь, это «двойной бочковой узел», – произнёс я спокойно, больше обращаясь к себе, чем к ней. – Его используют моряки. Надёжный и простой.

Она молчала, но я почувствовал, как её рука чуть подалась назад, будто она хотела выдернуть её, но передумала.

– Я мог бы сделать это быстрее, – продолжил я, словно рассуждая вслух, – но мне нравится, когда всё сделано идеально. Узел должен быть ровным, крепким, красивым.

Я перешел к её ногам. Она напряглась, но не стала сопротивляться. Разведя её ноги как можно шире, я привязал их к кольцам.

– Твои щиколотки – отличное место для «грейпвайн-узла», – сказал я, с любовью продевая верёвку. – Такой узел почти невозможно развязать, если не знаешь как.

Мои руки двигались автоматически, привычно. Каждый виток верёвки приносил странное удовлетворение. Я отошёл на шаг, чтобы полюбоваться результатом.

– Красиво, правда? – спросил я, оглядывая её связанную фигуру. – Узлы могут быть искусством, ты знала об этом?

Она повернула голову, глядя на меня с тревогой и странным оттенком жалости.

– Альберт, ну не надо, – прошептала она.

– Замолчи, – отрезал я, чувствуя, как меня накрывает раздражение. Её голос нарушал ту идеальную гармонию, что я создавал этими узлами.

Затянув узлы посильнее, я остановился, чтоб полюбоваться своим творением. Она лежала на спине, руки и ноги растянуты в разные стороны. Она натянута, как струна и мои узлы не дадут ей сопротивляться. Идеально. Нет ничего красивее изящно завязанного узла. Во мне росло возбуждение. Как красиво смотрятся её запястья и щиколотки. Я смог завязать их так безукоризненно благодаря ее неподвижности.