Опираясь на посох, другую же руку закинув молдаванину на плечо, пошёл. От волос молдаванина пахло дымом, от рубахи – снадобьями.
…пред ними распахнули железную дверь во двор.
Солнечный свет вспорхнул во все стороны, как золотая птичья стая.
Ослепший, остановился – и дышал, пьянея.
Молдаванин не торопил.
Прищурившись, оглядел окрестности за каменной оградой.
На возвышении была видна крепость – Таш-кале: то было место начальных людей азовского воинства. Из-за её башен восходило солнце.
Двор был выложен камнем.
Во дворе, прячась по углам в тени, находилось шестеро стражников.
Степан сосчитал их ещё в темнице, слушая ночами голоса.
У самых ворот виднелась сторожка, со входом, крытым войлоком. Там жил молдаванин.
Махнув войлоком, навстречу идущим из сторожки выбежала чёрная хромая собака, – но молдаванин звонко свистнул, и она, дробно лая, остановилась.
Напротив темницы высилось тяжёлое, серое каменное здание, окружённое галереей. Окна галереи были стеклянные, разноцветные.
В дальнем конце виднелась кухня. Дверь на кухню была открыта настежь. Слышался грохот посуды.
Возле двери на крепком деревянном столе кухарь разделывал севрюгу. У стола скопилась гора рыбьих кишок, безглазых голов, хвостов, чешуи. Всякий раз, когда кухарь со скрежетом сбрасывал отходы, взмывали мухи.
За помойной горой, в отдалении, сидело ещё двое стражников. Там, догадался Степан, были нарыты зинданы. В тех ямах плакали и молились изнемогающие люди. На них лаяла собака.
Посреди двора журчал, в рыжих потёках, каменный квадратный фонтан. У фонтана имелось четыре крана, а при них поржавелые ковши на цепочках. Стена фонтана была исписана золотыми буквами. Золото рябило в глазах.
У коновязи стояли покрытые коврами лошади в дорогих сбруях. По ворсу ковров ползали крупные мухи.
Степан с молдаванином прошли к зданию с галереями.
От головокружения Степан занемог. Встав у входа, долго, длинно отплёвывался.
В устроенной на галерее беседке приметил едва различимых за стёклами двоих мужчин в османских одеждах.
…кое-как одолели ступени.
Его провели в последнюю по длинному проходу комнату.
Стражник Абид уселся на ковёр возле двери.
В комнате стояли две татарских тахты и множество подушек на них. Над тахтами красовалось изукрашенное оконце. Сквозь него были видны листья дикого винограда.
Степан стал в ближний угол, навалившись на одну свою ногу и держась ладонями за стену.
Рот полнился кислой слюною.
Неожиданный, раздался, пробившийся сквозь несколько стен, человечий вой. Провыв, терзаемый начал коротко вскрикивать. Потом снова завыл.
Не спросив у стражника разрешенья, Степан сполз по стене и уселся, вытянув ноги.
Абид скосился, но ничего не сказал.
Ждали дотемна.
Так и доносились всё то время истошные вопли, но речь на слух отсюда была неразличима.
…Степан пребывал в безмыслии.
Комната, куда его привели, никак не годилась для пыток – того ему было достаточно.
Трогал свои шрамы. Раскрывал пальцами всё ещё оплывший глаз.
…неожиданные, раздались шаги.
Греческий лекарь широко распахнул дверь и сразу увидел Степана. Рядом с ним стоял раскрасневшийся молдаванин.
– Яти тон эфэрэс? (Отчего ты повёл его? – греч.) – кричал лекарь на Абида.
Молдаванин втащил, держа за рукоять, носилки, которые сразу бросил на пол. Заспорил с Абидом, возьмётся ли тот помочь отнести раба. Абид, не вставая с ковра, засмеялся.
– Сен кулсын – сен ташы! Башта огдан, сон артан. Кул ойле де япып олмак керек!
