Корс снял со своего Ника маску, и, ничуть не заботясь о том, как это выглядит и что подумают нечистые командиры, непринуждённо покормил сына так, как, любил, давая ему кусочки пищи из своих рук.
После ужина один из нечистых затянул песенку, а другие стали подпевать ему в припеве:
По разным странам я бродил,
И мой сурок со мною,
И весел я, и счастлив был,
И мой сурок со мною!
И мой всегда, и мой везде,
И мой сурок со мною,
И мой всегда, и мой везде,
И мой сурок со мною.
Нечистые улыбались, обнажая внушительного размера клыки, и с интересом пялились на Корса, который сидел возле костра и крепко обнимал своего Ника, поминутно целуя его в макушку. Корс заметил их взгляды и улыбки, ему показалось, что многие буквально давились от смеха, едва сдерживая себя.
– Эй? Чему вы так радуетесь?
– Просто так. Хорошая песенка, командир, – ответил один из нечистых. Клыки на его нижней челюсти были такими длинными, что торчали изо рта, делая его похожим на кабана. Другие же принялись скалиться ещё сильнее.
Корсу это показалось даже каким-то неуважительным, – они будто глумились над ним. Он недовольно фыркнул, чуть отстраняя от себя Ника:
– Пфф, я, видимо, слишком благороден, чтобы испытывать такую незамутнённую радость от этой глупой песенки бедняков.
И Ник смотрел на него с хитрым и чуть лукавым блеском в глазах, улыбаясь.
– Да чему вы так радуетесь, в конце концов! – не сдержался Корс.
Все засмеялись.
– Все хорошо, Витор, – сказал Ник, и прижался к нему сильнее.
Рядом с Парки у костра сидела красная рабыня. Она была без мешка на голове, платье на ней было порвано, а длинные тёмно-рыжие чуть вьющиеся волосы растрепаны. На запястье её левой руки был застёгнут стальной браслет с цепью, и противоположный конец цепи был пристёгнут к ремню на поясе Парки. Но девушка не выглядела такой запуганной и затравленной, как раньше. Тютя наблюдала, как Парки чашку за чашкой пил самогон нечистых, и выражение её лица было скорее недовольным, чем испуганным. В какой-то момент, видя, что Парки уже основательно надрался, но продолжает пить, несмотря на то, что его движения стали путанными, девушка вдруг выдернула чашку из его руки и со злостью выплеснула её содержимое в огонь костра. При этом, в ответ на удивленный взгляд Парки, девушка резко провела ребром ладони себе по горлу, явно давая понять, что её это все достало. Ошеломлённый, Парки замер, а Корс, увидев этот выпад рабыни, сам буквально поперхнулся вином и искренне засмеялся:
– А-ха-ха, Парки, да она тебя строит!
– Тютя… – сказал Парки в полном замешательстве, – Тютя, что ты делаешь?
Но он не выглядел злым и не ударил её, хотя все сидевшие вокруг потешались, смеясь над ним и своенравной рабыней. Девушка, ничуть не испугавшись, демонстративно отвернулась от нечистого, и лицо её было все таким же недовольным.
– Ей не нравится, что ты так много пьешь, – заметил Корс, – и она права, тебе уже достаточно. У тебя есть жена, Парки?
– Нет.
– Ну вот, теперь ты поймешь, каково это – иметь жену, – Корс рассмеялся, – всем известно, что красные имеют дурной вспыльчивый нрав, они агрессивны, и теперь красная Тютя задаст тебе жару!
– Нет, – воспротивился Парки.
– Да, Парки, да, – Корс продолжал потешаться, – они же совершенно не предсказуемы, может, поэтому мужчины и стали их так ограничивать. Всем чёрным это давно известно, и красных женщин никогда не берут в жены. Ни у одного чёрного нет красной жены. А ты влюбился, да?
