Туман. Книга вторая - страница 9

– Именно в позиции со спины и при, повторюсь, неожиданном нападении, легче всего удерживать жертву, не давая ей возможности создавать шум, непременно возникающий при борьбе, и привлекающий внимание посторонних людей.

– Замечательно, Кирилла Антонович, замечательно! Что-нибудь ещё? – Спросил Александр Игнатьевич, совершенно не изменяя равнодушного выражения лица.

– Непременно ещё! Шельма-убивец выбирал момент для своих гнусных деяний очень точно. Именно большое скопление людей позволят ослабить внимание к себе. Достаточно малой толики артистического таланта, дабы увлечь всех гостей, или же часть их в, скажем, в какую-то подвижную забаву. И, исчезнув в какой-то момент из самого действа для совершения смертоубийства, можно быть уверенным в том, что все, принимавшие участие в забаве, в один голос станут вас уверять, что никто не покидал этой забавы. Никто!

– Никто не покидал! Или напротив – оставался всё время на самом виду. Всё время оставался….

– Что, простите?

– Ничего, прошу вас, продолжайте, – прервав собственные размышления, ответствовал надворный советник.

– Да, собственно говоря, это всё. Далее я могу сделать несколько предположений, основываясь лишь на умозрительных аспектах, заключённых в факте очевидной недоговорённости.

– Кирилла Антонович, о чём вы сейчас говорите?

– Прошу меня простить, я отвлёкся. Из обобщённых сведений могу сделать несколько предположений. Итак. Из трёх убиенных только одна жертва приняла смерть в своём доме. Вывод – сама идея ограбления выглядит абсурдно, поскольку остальные две жертвы не могли иметь при себе в достаточном изобилии драгоценностей, равных по множеству оных, хранящихся в их домах. Если только… если только у трёх жертв не было специальных предметов, представляющих определённую ценность поодиночке.

– Или ценность появлялась после того, как три похищенных предмета совокуплялись в единое целое, – голосом, не лишённым заинтересованности в разгорающейся дискуссии, сказал Модест Павлович. Оказывается, он уж успел оборотиться от окна в сторону обеденного стола и своих собеседников.

– Превосходно, господа! Продолжайте!

– С превеликим удовольствием! Ежели мы имеем предположение о трёх предметах, ставших причиной совершения смертоубийств, то смею утверждать, что эти трое господ состоят в каком-то тайном обществ. Так-так… в обществе. И что тогда? Ага! Это тайное общество и избавилось от них, как от возможных раскольников. Вероятно ли такое?

– Вполне! Или их лишили жизни, снова рассматривая версию похищения у них каких-либо предметов, например, перстней со специальной гравировкой, ради использования этих перстней иными лицами, желавшими получить доступ в те сферы, в кои были вхожи их обладатели.

– Замечательно, но – нет!

– Что «нет», простите?

– У них не было перстней. У них не было ничего такого, что было бы похищено.

– Ах, так? Ну, что же, досадно…. А вот… как вам такая мысль? У них похитили какие-то бумаги. Или, скажем, письма. Или, к примеру, записи. Посудите сами, ежели это письма, то это повод для вполне вероятного шантажа.

– Но…, – попытался вставить словцо Александр Игнатьевич. Но, не судилось. В сей момент едва ли сыскался бы на всём белом свете хоть один человек, который сподобился остановить полёт мысли и водопад речи Кириллы Антоновича. Хотя, справедливости ради, следовало бы признать, что такой человек всё же существовал. Это сын его кухарки Прошка, существо громогласное, бестолковое и неугомонное. Однако, не о Прошке сейчас речь, а о том, что господину Толмачёву не удалось остановить напор философствующего помещика. А, может, это и к лучшему.