– Et vous…?
– Он не умеет, – усмехнулся Василий Алексеевич.
Митя действительно ни разу не прыгал. Несмотря на то, что, казалось, будто у него всегда все в жизни получалось, он не умел купаться, а воды и вовсе боялся.
Было что-то первобытное в этих состязаниях. Словно аборигены с необитаемого острова, а не люди высшего света, стояли они на берегу, ожидая каждый своей очереди. Соревновательный дух овладел ими, и каждый хотел показать себе и другим, на что способен.
Когда Василий Алексеевич сделал прыжок, у всех захватило дух: он очень сильно раскачался и взлетел так высоко, а потом так стремительно и красиво ушел вниз, что все остальные невольно зааплодировали, и стало ясно, кто заслуживает главный приз.
Митя тотчас же решил повторить этот успех. Нет, никто не может быть лучше его! Тем более этот человек. Точь-в-точь как Василий Алексеевич, он стал раскачиваться на тарзанке и собирался уже было отпустить ее, чтобы взмыть вверх, но, не успев сделать это вовремя, качнулся обратно к дереву. Удар о ствол был очень сильным. Митя отпустил тарзанку и упал вниз.
* * *
Виктор наскоро сделал Мите перевязку. По возвращении в Н-ское Владимир Андреевич, врач по профессии, констатировал, что у Мити была сломана правая рука. Ранневы настояли на том, чтобы Митя на какое-то время, до выздоровления, задержался в Н-ском.
Двадцатого июля[9] тысяча девятьсот четырнадцатого года император Николай II в Георгиевском зале Зимнего дворца зачитал манифест об объявлении войны с Германией.
О вступлении России в войну Владимир Андреевич узнал из телеграммы, пришедшей в тот же день от его сослуживца из Петербурга. За ужином он сообщил новость всем домашним. На следующий же день они смогли прочесть в газетах текст манифеста, где в числе прочего говорилось следующее:
«Ныне предстоит уже не заступаться только за несправедливо обиженную родственную Нам страну, но оградить честь, достоинство, целость России и положение ее среди Великих Держав. Мы неколебимо верим, что на защиту Русской Земли дружно и самоотверженно встанут все верные Наши подданные. В грозный час испытаний да будут забыты внутренние распри. Да укрепится теснее единение Царя с Его народом, и да отразит Россия, поднявшаяся, как один человек, дерзкий натиск врага».
Все в доме изменилось, привычная жизнь будто застыла. Прекратились игры, перестал звучать смех. Вместо pas de geant все больше читали газеты, обсуждали новости.
Все одобряли обещание государя, что мир не будет заключен, пока последний враг не будет изгнан с земли русской.
Катерина Алексеевна, тоже бывшая в тот момент в Петербурге, была в восторге от единения русских людей в момент, когда император вышел к народу после зачитывания манифеста. «Многотысячная толпа при виде царской четы опустилась на колени. Раздались величественные звуки “Боже, Царя храни”. Меня это тронуло до слез», – писала она Елене Алексеевне.
Новость о Второй Отечественной войне обсуждалась в доме Ранневых всеми, от мала до велика, включая слуг. Больше всего, казалось, новость эта будоражила Митю: он не мог ни говорить, ни думать ни о чем другом и сетовал на то, что может не успеть повоевать, ведь у него травма, а война, он уверен, не позднее чем к Рождеству закончится. В скорое окончание войны верили все: Владимир Андреевич с Виктором соглашались в том, что Россия, Англия и Франция принудят Германию через три-четыре месяца к миру. Василий Алексеевич ждал «разгрома тевтонов», а Скотт – «федеративной Германской республики».
