Ужин уже подходил к концу, и Милдрет уже стала понемногу надеяться, что сэр Генрих забудет про неё, и она проведёт эту ночь рядом с Грегори, как и всегда. Закрыв глаза, она видела перед собой гибкое тело и сильные руки, обнимавшие её. Ноги подкашивались при воспоминании о тех ночах, которые они проводили в походе, возвращаясь домой. Грегори изучал её тело – уголочек за уголочком, а Милдрет в ответ изучала его и упивалась сладкой дрожью, пробегавшей по мускулам любимого.
Грегори хотел её – так же, как она сама хотела его. Эта мысль сводила с ума, хотя и раньше Милдрет по ночам чувствовала возбуждение Грегори бедром. Раньше это были лишь догадки – теперь же она точно знала, что Грегори чувствует то же, что и она сама.
– Так ты твёрдо решил? – голос сэра Генриха, выбивавшийся из светского трёпа, негромкий, но достаточно ясно слышимый с того места, где стояла Милдрет, вырвал её из задумчивости.
Генрих не поворачивал головы, но то, что он обращался к Грегори, было ясно и так.
Грегори тоже не смотрел на дядю. Казалось, он был полностью сосредоточен на кубке, который держал в руке – разве что рассеянно улыбался при этом всем и никому.
– Не позорь мою сестру, – сказал так же негромко Грегори, – не заставляй повторять свой отказ.
Краем глаза Милдрет заметила, как вздрогнула и стиснула пальцы в кулак Ласе.
– Ты понимаешь, что речь идёт не о твоих желаниях или… – Генрих усмехнулся, – хуже того, о любви?
– А кто здесь говорил о любви? – ни один мускул на лице Грегори не дрогнул.
– Ты ведёшь себя как упрямый осёл, – оборвал его Генрих. – Неужели не понимаешь, что ты здесь никто?
– Я – сын Роббера Вьепона! – Грегори произнёс это немного громче, чем собирался, и Тизон, сидевший слева, бросил на него недовольный взгляд, так что Грегори тут же смолк.
– Ты никто! – с нажимом повторил Генрих. – Я даю тебе шанс закрепить право на наследование…
– Прекрати этот фарс! – Милдрет видела, что Грегори с трудом удерживается от того, чтобы сорваться из-за стола. – У тебя нет власти надо мной!
– Очень хорошо, – едва заметная недобрая улыбка коснулась губ Генриха, – Данстан, иди ко мне в комнату. Начинай готовить постель.
Милдрет бросила короткий, полный надежды, взгляд на Грегори, но тот по-прежнему на неё не смотрел.
– Как прикажете, – она развернулась и двинулась прочь.
Милдрет не знала, о чём говорили Грегори и Генрих потом, но могла догадаться, что Грегори не уступит ни на йоту. Сама же она с трудом могла унять дрожь в руках, когда поправляла простыни и раскладывала грелки в постели Генриха. Она смотрела на холодный угол, где ночевала когда-то, и с трудом могла поверить, что это было с ней. Закрывала глаза и думала о том, как хорошо было бы, если бы всё это оказалось сном.
– Грегори… – Милдрет сама не заметила, как её губы прошептали это имя вслух, и тут же услышала:
– Он не придёт.
Милдрет вздрогнула и открыла глаза, а через секунду снова зажмурилась, когда что-то тяжёлое, пахнущее пылью, пронеслось у неё перед лицом и упало на постель. Она чихнула и открыла глаза. На постели перед Милдрет лежало женское платье, некогда дорогое, сотканное из бархата и расшитое бисером, а теперь истлевшее и проеденное молью в нескольких местах.
– Разденься и надень это, – приказал Генрих. «Зачем?» – хотела спросить Милдрет, но не успела произнести ни слова, прежде чем получила ответ, – иначе у меня не получится ничего с тобой. Как только этот выродок пользуется тобой…
