Если Ллойд этого не сделает, тогда он, Аллан, не захочет больше иметь никакого дела с капризным больным миллионером!
Возбужденная атмосфера концертного зала, наполненная оглушающими звуками музыки, ароматами духов, потоками света и сверканием драгоценных камней, делала мысль Аллана напряженной и необыкновенно ясной.
Голова его работала быстро и точно, хотя сейчас его внезапно охватило сильное волнение. Этот проект был для него всем. В нем заключалась его гибель или его спасение. Он пожертвовал своим состоянием для опытов и подготовительных работ, и ему придется теперь начинать всё с начала, если его планы не осуществятся. Проект был его жизнью. Он мысленно старался определить свои шансы на успех, решить этот вопрос, как алгебраическую задачу. Прежде всего он мог бы заинтересовать своим проектом стальной трест, который сильно пострадал от конкуренции сибирского железа. Трест должен ухватиться за его проект. Десять против одного, что это будет так. А если нет, то с трестом можно начать беспощадную войну! Он может повести атаку на крупный капитал – на Моргана, Вандербильта, Гуда, Маккея, Астора, Гевмейра, Бельмонта, Уайтнея и всех других, как их там зовут! Можно открыть огонь против крупных банков; наконец, он может, если ничего не удастся, заключить союз с печатью.
Можно достигнуть цели окольным путем и обойтись без Ллойда. Но с Ллойдом, как союзником, атака была бы сразу выиграна и не нужно было бы брать с боя каждую пядь земли.
И Аллан, сидя в ложе с полузакрытыми глазами, не слыша и не видя ничего, обдумывал план кампании в мельчайших подробностях.
Вдруг словно трепет пробежал по молчаливому залу, завороженному музыкой. Головы зашевелились, драгоценные камни засверкали сильнее, стекла биноклей заблестели.
В оркестре только что началось нежнейшее пиано. Дирижер сердито повернул голову, так как в зале раздался шепот. По-видимому, произошло что-то, пересилившее гипноз двухсот двадцати музыкантов, дирижера и бессмертного композитора.
В соседней ложе кто-то вполголоса произнес:
– На ней розовый бриллиант из сокровищницы Абдул-Гамида… Оценивается в двести тысяч долларов!
Аллан поднял глаза и взглянул на ту темную ложу, находившуюся напротив. Ллойд приехал!..
В темной ложе неясно виднелся знакомый всем тонкий профиль Этель Ллойд. Ее светло-золотистые волосы слабо поблескивали в темноте, а над левым виском, повернутым к публике, сверкал красноватым огнем огромный бриллиант.
– Взгляните на эту шею, на этот затылок! – продолжал соседний глухой голос. – Видали вы когда-нибудь такую линию? Говорят, что Гобби, архитектор… Да, этот блондин, который только что был рядом в ложе…
– Ну, что ж, это возможно! – прошептал другой голос с чисто английским акцентом, и вслед за тем раздался тихий смех.
Задняя часть ложи Ллойда была отделена от передней занавеской, и по одному движению Этель Аллан заключил, что именно там сидит Ллойд. Нагнувшись к Мод, Аллан шепнул ей на ухо:
– Ллойд всё-таки приехал, Мод!
Но Мод была загипнотизирована музыкой. Она не поняла, что сказал ей Аллан. Быть может, она была единственной в зале, не знавшей о том, что Этель Ллойд сидела в своей ложе и что на ней был розовый бриллиант. Под влиянием душевного волнения, вызванного музыкой, она протянула Аллану свою маленькую руку. Аллан взял ее и машинально погладил, в то время как в голове у него проносился вихрь смелых мыслей и планов, а ухо улавливало отрывки разговора, долетавшие из соседней ложи.
