Турецкая курилка - страница 7

– Ага, – Аяжан локтем отодвинула свёрнутую в трубочку тетрадку, которой Тим потрясал едва ли не перед её лицом. Из тетрадки торчала ручка. Всё это, в свою очередь, обычно торчало у Тима из заднего кармана джинсов и составляло весь его канцелярский инвентарь.

«Серьёзно?! Пойдёшь всё-таки?» – сообщение из окна набора перекочевало в отправленные. «Айдана печатает…» гласил курсив в углу экрана.

С торжественным триньканьем вспыхнул ответ: «Да, решила, что сожалеть лучше о сделанном, чем о несделанном. Если не понравится, всегда могу уйти».

Аяжан улыбнулась и ответила: «Выпусти книжку по философии».

«2000 лет назад уже всё опубликовали. Плагиатить плохо».

С Айданой было трудно, как и с любым закрытым человеком, но её чувство юмора Аяжан обожала. Постоянно приходилось догонять, но с каким удовольствием.

– Вот и замечательно, – пробормотала Аяжан и забросила телефон в сумку.

– А я о чём! – подхватил Тим. Девушка сконфуженно покосилась на него, точно случайно задела говорящую игрушку племяшки. Молодой человек всё это время продолжал ей о чём-то вещать. – Посвящение в студенты каждую пятницу. По морозу особо не нагуляешься, но мы нашли место, где хоть до пяти утра сиди. И досидели, кстати! На прошлой неделе. Личный рекорд! Прикинь, две бутылки на всех не хватило, ещё Джека взяли. Правда, разочаровал он меня, пойло то ещё, а раскручивают-то как. Пагубная сила рекламы, видать. Но девчонки с соком и апельсином мешали, им, вроде, ничего было… В общем, весело у нас.

Аяжан сгребла свой пуховик в охапку и пошла к скамейкам.

– Чего зенками моргаем, уважаемый студент? – ласково спросила гардеробщица, приятная бабушка двух оболтусов. – Номерок давай.

Тим, выворачивая шею вслед девушке, подчинился. Его намёки на Аяжан ожидаемого эффекта не оказывали. Все крючки, заброшенные для начала беседы, грустно болтались в иле. Не интересовали Аяжан, кажется, ни гулянки, ни клубы, ни весёлая компания. Трудно было поверить, что она, такая своевольная, не любила покутить, не умела расслабляться. Тим натягивал куртку и отчаянно перебил в уме, чем бы ещё Аяжан можно было завлечь. Рука застряла в рукаве – напоролась на затор в виде шапки. Он замешкался, зачем-то стал пихать сильнее, вместо того, чтобы вытянуть шапку наружу. Аяжан же, точно лань в саванне, уже окружали другие хищники.

– Аяжан, солнце моё и мои звёзды, сфоткаешь лекцию, а? – просила парочка одногруппниц.

– Могу, – Аяжан пожала плечами. Ей, в самом деле, текста было не жалко. – А вы что, не писали?

– Писали, но я засыпать на пятнадцатой минуте начала. Каракули такие, ни черта не разберу.

– А на рубежке без конспектов никак. Канатовна тесты без ответов даёт, ты же знаешь.

– Ого, – Тимур победно вклинился в круг студенток, – так это и мне, значит, фотки нужны!

– Я в группу отправлю, – пообещала Аяжан и бодрым галопом понеслась прочь.

В университете у неё часто возникало ощущение, будто окружающие так и норовили оторвать от неё кусок. Было в этом что-то насильственное и распаляющее раздражение в груди. Почти истерику. Быть нужным – это удовольствие не для всех, особенно если нуждаются в тебе, как в инструменте, как в средстве, а не за твоё душевное тепло.

Знакомое Тимино блеяние ещё преследовало Аяжан по мёрзлому асфальту, но было таким же бессмысленным, как какой-нибудь татарский или греческий. В отличие от Тима, думавшего, что он полагается на авось и достаточно лих, чтобы выплыть из универа с дипломом при минимуме усилий, Аяжан знала, что он был, по сути, уже труп в стремительной реке. Не далее чем накануне, сдавая журнал куратору, на кафедре она видела заведующую, составлявшую с лаборантом заявление на отчисление студентов. Форма для обращения к учебно-методическому совету была стандартная, а вот список они с лаборантом обсуждали вслух, боясь кого-нибудь упустить. Тим, протиравший штаны лишь на части пар и носивший одну тетрадь, тоже был в списке, первым. Аяжан никому не сказала. Тим, абсолютная её противоположность, ей не нравился, был «чужим»; предупреди она его, Тим стал бы суетиться, просить, пересдавать, мотать нервы преподам и отличникам, и – главное, – умудрился бы зацепиться живыми пальчиками на потоке ещё на полгода. «Пусть тонет», как бы решила Аяжан, никогда осознанно не формируя эту равнодушную, лишённую жалости мысль.