– Наступление острой сердечной недостаточности исключается. – сказал старший из полицейских. – Надо бы отвезти в морг сейчас же.
– Надо бы смерть зафиксировать сначала. – не смело возразил молодой.
– Вот и пиши протокол. Да карманы посмотри, личность нужно установить, то есть паспорт нужен в первую очередь, а уж потом всё остальное. Ушибы, переломы, иные травмы, алкогольный запах и прочее.
– Мне всё равно. – пожал плечами молодой, закурил сигарету и полез по карманам погибшего явно в ДТП. – Запах? Да, угадывается крепкий запах алкоголя.
Но тут где то невдалеке, не дальше Василия Блаженного, завизжала, заулькала, завыла синеглазо – красноглазая сирена. Кто то ещё спешил на происшествие.
Кроме этого сигнального звука, спешащего так, что бы не опоздать на случившееся на Москворецком мосту, ничего не звучало и было тихо и даже выглядело пристойно до самых бастионных стен Кремля и, напротив, Софийская набережная очерчивала огнями границу света от Замоскворечья, над которым надвинулась тревожащая душу тьма. И всё это пространство было пропитано ночной тишиной. Стихли сигнальные звуки. И уже никто никуда не спешил.
Молодой полицейский задумчиво смотрел на труп и словно в задумчивости сказал:
– Душа то христианская, всё таки не умрёт, если с богом была дружна. Воскреснет в своё время. Старший откашлялся от табачного дыма сигареты, оглушительно схаркнул на уже мокрый асфальт и заметил, не обращая внимания на тихо подкатившую иномарку:
– Жизнь кончилась вместе с душой. Душа не воскреснет, она не воскресает – это закон.
Трое вышли из иномарки, это был «Мерседес», оставив водителя за рулём. Конечно, это были люди с Лубянки, отличимые от всех и от всего люди, опрятные, аккуратно подстриженные и чисто выбритые, пахнущие дорогим коньяком со времён середины прошлого века. Им интересно быть сотрудниками своей «конторы», как они называли промеж себя свою организацию, и распространили свою кликуху на окрестные ведомства, нисколько не заботясь о впечатлениях, тянущихся за этими серыми мышами – ещё раньше, чем прилип к ним коньячный запах – так это с начала прошлого века.
Трое вышли из иномарки. Как трое вышли из леса, не блуждая в лесу, а сознательно проживая в нём годы, прячась в тени деревьев от солнечных лучей и в дуплах дубов, от проливных дождей.
– Не буду с тобой шутить, – сказал старший из «конторы», обращаясь к старшему из полиции, – нельзя силы тратить попусту. Поэтому просто скажем, человека этого, который несомненно труп, мы забираем от вас без лишних слов, без актов приёма- передачи и другого какого – либо словоблудия. Одним словом, без объяснений. Ясно, коллеги?
– Чего тут не ясного. – ответил старший из полиции. И пожал плечами. – А труповозку вызвали?
– Вызвали.
Полицейским, как всегда в подобных случаях, дали понять, что этот труп не их дело и о нём должно им забыть. Впрочем. смерть этого человека на Москворецком мосту из другого моего романа. Она притязательна для меня тем, что каким то образом мной была предугадана смерть Бориса Ефимовича Немцова
А между тем, в дали от Москвы в периферийных районах России и в близких к Москве городах, независимо от происшествия на Москворецком мосту, в умах людей взвешивалась тревога и носилось по умам что то тревожное. Оттуда все смотрели на Москву, а Москва показывала себя в той роли, которую столица играла. Устоявшиеся фигуры власти устояли и даже не покачнулись, а толпа застыла в нерешительности и не знала что ей делать, когда власть не призналась, просто намекнула, что ей стало известно о своих просчётах и будет их исправлять цивилизованным путём, но не уступками требованиям, доносившимися с площадей и улиц. А сама, по собственной своей воле, по собственному разумению, по собственному желанию помочь людям в их не лёгкой жизни.
