Тут и там - страница 6

И. П. Смирнов в известной и уже ставшей классической книге «Порождение интертекста (Элементы интертекстуального анализа с примерами из творчества Б. Л. Пастернака)» утверждает, что текст-текст отношение является текстопорождающим отношением в словесном искусстве[2]. Я вполне согласен с такой «концептуализацей» текст-текст отношения для многих литературных произведений, включая и некоторые мои стихотворения. Очевидная текст порождающая интертекстуальная связь концовки стихотворения «В русской церкви в Белграде» («Здесь восприемник / вложил ему в уста / иной язык, / пьянящий его своим вином. / Но, вот, он молится / на том / ржаном, родном») со стихами Есенина: «Потому, что я с севера, что ли, / Я готов рассказать тебе поле, / Про волнистую рожь при луне. <…> // Эти волосы взял я у ржи…» («Шаганэ ты моя, Шаганэ!»). Такое же текст-текст отношение и со стихом Цветаевой: «Русской ржи от меня поклон» («Русской ржи от меня поклон»).

Но я не думаю, что даже возможное «выявление» «Смольного» как интертекста будет определяющим в реконструкции его «генеративного процесса»[3]. По-моему, возникновение «Смольного» определили три момента: рассказы матери автора, мемуары, журналы и книги по истории Революции и эмиграции, воспоминания автора. Все три момента связаны с тремя типами памяти: коммуникативной, культурной и индивидуальной, или автобиографической.

Ян Ассман указывал на разницу между коммуникативной и культурной памятью. Содержание первой – «история в рамке автобиографической памяти, недавнее прошлое», второй – «мифическая история, события в абсолютном прошлом (in illo tempore)». Форма первой – «неформальная традиция и жанры повседневной коммуникации», а второй – «высокая степень формы, церемониальность». Носители информации первой – «живая, воплощенная память в повседневном языке», а другой – «тексты, иконы, танцы, ритуалы, спектакли разных типов; “классический” или формальный язык(и)». Структура времени в первой – «80–100 лет, подвижной горизонт 3–4 взаимно действующих поколений», второй «абсолютное прошлое, мифическое примордиальное время, “3000 лет”». В первом случае структура участников «разнородная», во втором – это «специализированные носители памяти, иерархической структуры»[4].

Необходимо уточнить, что Ян Ассман свои строгие бинарные оппозиции оценил «не вполне соответствующими современной обстановке», так как в современном обществе есть тенденция «к дифференциации бинарных структур и к лингвистическим разнообразностям из-за многосторонности средств информаций культуры, таких как кино, радио и телевидение»[5]. Но его предупреждение больше относится к культурной, чем к коммуникативной памяти.

По моему мнению как автора, коммуникативная и автобиографическая память, а в меньшей степени и культурная память, но не текст-текст отношение, являются основным текст порождающим фактором «Смольного».

Я не планировал писать стихотворение об Октябрьской революции. Я решил написать стихотворение о матери после ее кончины в 1978 году. Почему у меня возник Ленин? Вероятно, потому что из-за революции моя мать Ирина вместе со Смольным институтом благородных девиц покинула родину и семью, оказавшись по окончании Великой войны в далеком и для нее тогда чуждом и незнакомом мире – в Королевстве Сербов, Хорватов и Словенцев, Новом Бечее – небольшом местечке на берегу Тисы. Несомненно, Октябрьская революция изменила жизнь матери, хотя в октябре 1917 года ей было всего четырнадцать лет.