– Ты думал о нашей гордости? Неужели? И задавался вопросом, способен ли Друст повернуться спиной к еще не законченной войне? Признаюсь, было время, и не так давно, когда я согласился бы с тобой. Некогда я считал тебя соратником, Кальг, мужчиной, с которым можно плечом к плечу гнать проклятых латинян с наших земель. Но теперь выслушай меня со всем тщанием, потому что больше предупреждений не будет. Если ты еще раз посмеешь коснуться меня, я спущу вот этих зверей, что притаились за моей спиной, и мы посмотрим, кто останется стоять: они или твоя паршивая охрана. Посмотрим, кому из нас и от чьей руки суждено умереть. Ты думаешь, я скудоумен? А, Кальг? Думаешь, я мимо ушей пропустил слухи о том, как ты предал наших братьев-вотадинов, когда они выиграли для тебя битву? Отчего же ты так поступил? Оттого, что их вождь взял в привычку не соглашаться с твоими замыслами? Или просто потому, что предательство тебе по душе? Моим людям оставалось только руку протянуть за верной победой, все равно что выщупать горячую, уже мокрую девку. Мы загнали римлян в реку, тысячу голов могли им снести в тот день, но Мартос со своими вотадинами – тот самый Мартос, которого ты сознательно предал и оставил латинянам на заклание! – обрушился на меня в переломный миг. Сердца моих воинов не успели отстучать сотню раз, как наш триумф обернулся кровавой баней! Даже римляне и те не поступают так со своими союзниками. Пусть по мне они хуже проказы, дружба с тобой не слаще. Она – сущий яд. Глупец, ты натравил на нас наших же братьев! Ты заплатишь за этот мерзкий грех собственной кровью! И кровью всех твоих сродственников!
Презрительно фыркнув, он порывисто развернулся и нырнул под полог, закрывавший выход из шатра, оставив Кальга смотреть себе вслед. Тут за спиной предводителя сельговов прозвучал чей-то негромкий, спокойный голос, чьи бархатистые нотки обволакивали беспощадную сталь смысла:
– Мой повелитель, ты должен остановить этого человека. Если он уведет своих людей на север, у нас не останется сил и на пару римских легионов, коли они решатся на приступ.
Кальг гневно обернулся, но его раздражение быстро сошло на нет, и он только устало кивнул, не сводя глаз с морщинистого лица. Старый советник давно доказал безошибочность своих предчувствий, пусть даже его наставления приводили порой к непредвиденным сложностям.
– Хорошо, Аэд, что ты предлагаешь? Мне перед ним на колени упасть? Нет уж, ищи себе другого шута, а я позориться не стану.
Старик незлобиво усмехнулся, разводя руки в стороны.
– Нет-нет, мой повелитель, ни в коем случае. Твоя непререкаемая власть превыше всего, она должна быть сохранена любой ценой. Я просто хотел напомнить, что Друсту можно бы кое-что посулить взамен…
Кальг нахмурился.
– Что, например? Чем вообще я могу убедить его остаться и вновь водить своих людей в битву?
– Посули ему хотя бы нечто такое, мой повелитель, чем ты владеешь едва ли дольше месяца, а посему вряд ли станешь жалеть, расставаясь… Нечто такое, что ты всегда сможешь забрать обратно, как только бриганты к югу от Вала сбросят со своей шеи римский сапог и, влившись в твое войско, доведут его до несокрушимых размеров…
Кальг задумчиво кивнул, понимая, о чем говорит старик.
– Да…
Он торопливо выскочил из шатра, чтобы догнать вениконского воеводу.
Прошло немало молчаливых минут, пока один из людей Мартоса не вынырнул вновь из сумрака, чтобы жестом показать: путь-де свободен. Остальных воинов отряда Марк повел сам, низко пригибаясь к траве. Почти бегом они преодолели неширокую просеку между поваленным деревом и тыном, где без особого труда обнаружили брешь – точь-в-точь как обещал Мартос вчера вечером на сборе старших офицеров легиона. В этом месте частокол круто изгибался, и, если смотреть изнутри, брешь была почти неразличима.
