– Это из управления. Уже занялись выселениями вплотную. Твари.
А меня от злости трясти начинает, я бросилась к ним и закричала:
– Вон пошли отсюда! Вооон! Это моя квартира! Не смейте сюда заходить! Мояяяя!
– Вы чего разорались тут?! Квартира не ваша, у нас все документы имеются.
– Вон! Вон отсюда! Убирайтесь. Ничего вашего здесь нет! Ничего нет!
Я толкнула его в грудь, и худой мужичек с оспинами на щеках попятился назад.
– Пойдемте, Нина Андреевна. Чокнутая какая-то. С полицией в следующий раз придем.
Когда за ними захлопнулась дверь, я бросилась к шкафу, распахнула его и схватила в охапку Машу, сильно прижала к себе, когда она обвила меня руками и ногами. Она очень боялась чужих. В силу своего недостатка внезапное появление кого-то, кого она не знала, очень сильно ее нервировало.
– Не их это все. Наше. Никто нас отсюда не выгонит.
А у самой слезы по щекам текут, и болью все тело скручивает, потому что знаю – отберут. Вопрос времени – когда. Но в любом случае очень скоро. И я понятия не имею, куда мне идти с ребенком.
– Анечка, ты не расстраивайся так. У нас поживешь сколько надо. Места всем хватит. Мама только об этом и говорит весь день. Они с тетей Людой сколько лет дружили.
Я киваю и Машу глажу там, где пробор между косичками, это ее всегда успокаивает. А кормить они нас тоже на свои деньги будут? А к врачу мне как ехать? Что ж оно так вместе все.
– Ладно. Я пойду маме ужин нагрею. Ты заходи, если что, хорошо?
– Да, Машутку уложу и зайду. Иди-иди. Спасибо тебе.
– Все плохо там, да?
Я опять кивнула и с трудом сдержалась, чтоб не разрыдаться. При Маше не хотелось, она всегда вместе со мной плачет. На кухню ее понесла, сумку поставила, сотовый достала, а там смска от Валеры:
«Я сегодня с Шумаковым разговаривал. Рассказал о твоей ситуации. Позвони ему – вот номер. Он сказал, что найдет для тебя пару минут».
От ярости я швырнула телефон на стол и шумно выдохнула, потом посадила дочь на стул и жестами спросила:
«Хочешь, я кашу манную сварю?»
Улыбается, впереди одного зуба нет, волосы из косичек выбились, и я не могу не улыбнуться в ответ.
«А сгущенка есть?»
«Есть»
«Тогда давай свою манную кашу и сгущенку с печеньем»
2. ГЛАВА 2
ГЛАВА 2
Я не могла рассказывать ей сказки, но я могла прикасаться к ней и бесконечно долго прятать за ушко пряди ее волос, пока она не уснет. Моя мама делала точно так же, когда я была маленькая. Придвигала стул к моей кровати и по волосинке перебирала мои волосы у уха, пока я не усну.
Это не значит, что Маша не знает сказок. Она совершенно нормальная и умненькая девочка. Она уже знает алфавит, ей пришлось его учить раньше, чем обычным детям, потому что мы с ней вместе учили язык жестов. Я – онлайн, потом показывала ей, и она запоминала. Компьютер первым делом взяла в рассрочку, когда Валера устроил меня на комбинат. В соседний город ездила в спецучреждение для глухонемых. Психолог помогла мне и рассказала, как вести себя с Машей. Я была настолько занята работой и поиском способов выжить, что я очень долго не замечала, что с моим ребенком что-то не так, и что плачет она тише, и что ее не будит перфоратор за стенкой, и что на улице она спит безмятежным сном под гул и шум общественного транспорта. Меня некому было учить, некому рассказывать и подсказывать. Ни друзей, ни мамы, ни родственников. Так вышло. Отца я своего не знала, а мама честно сказала, что забеременела, потому что очень хотела ребенка, а с мужчинами у нее не сложилось. Она сама детдомовская, не привыкла ни готовить, ни убирать, ни мужчин привлекать. Родила меня почти в сорок. Всю жизнь сама то по общежитиям, то в коммуналке. Когда я появилась, ей выдали вот эту вот однушку. У нее была я, у меня она, и нам никто не был нужен. Замуж она так и не вышла, не хотела, чтоб у меня был отчим. Когда мама умерла, я поняла, что никто и никогда меня не будет так любить, как она любила, и мой мир уже не станет прежним. У меня была только Маша, как у моей мамы я.
