Твоими глазами - страница 7

– Ты знаешь, Вань, я не шутил, когда вошёл… Ты большой молодец и снял очень здорово! И чтобы ты сильно не зазнавался, мы забудем о твоём кино и спрячем его в дальнем шкафу, к примеру, вот в этом. Ты посмотришь его, когда станешь взрослым, лет этак через десять. Добро? Согласен? – спросил Штерн, снял бобину с остатками плёнки и быстро спрятал её в шкаф под замок.

– Согласен, – с облегчением выдавил из себя Иван.

– Ну и ладушки! Пошли, я тебя провожу до вокзала, – предложил учитель и потрепал парнишку по голове.

После этого случая снимать на вольную тему Марк Петрович Ване больше не разрешал.

Лето пятьдесят третьего года выпало необыкновенно удачным для семьи Герцевых. Михаил Михайлович защитил докторскую диссертацию и был приглашён на работу в Демидовскую больницу заведующим хирургического отделения. Сын Ваня после нескольких лет работы санитаром поступил в медицинский институт на лечебный факультет. И наконец-то вся семья из Никольского вернулась в Москву, поселившись в «Чкаловском» доме недалеко от Курского вокзала.

Сегодня доктор Герцев-старший ушёл из клиники пораньше, он договорился встретиться со своим старым другом. Много лет тому назад они вместе служили в корпусе Мамонтова. Их объединяли не только хирургия и молодость, проведённая вместе, но и доверие друг к другу, проверенное годами.

Михаил Михайлович вышел на Басманную улицу, далее спустился по Садовому кольцу и свернул к Странноприимной больнице, что была более известна москвичам под названием «Институт скорой помощи имени Склифосовского». Главным хирургом Склифа работал его друг Александр Александрович Рюмин. Доктор Герцев специально двинулся пешком, чтобы подумать и подготовиться к встрече. «Рюмин по амнистии только что возвратился „оттуда“, однако ему вернули звание академика, награды, должность, имущество и даже Сталинскую премию. Этого никогда не было раньше. Что же происходит? Вроде бы Саша опять в фаворе, но его голос звучал по телефону как-то слишком глухо. Он сказал, мол, приходи в любое время, его у меня сейчас много. Странно, очень странно…» – думал доктор, поднимаясь в кабинет друга по лестнице на второй этаж правого крыла Странноприимного дома.

Архитектор Кваренги выстроил это здание в виде подковы, в центре которой находилась когда-то церковь, от неё по сторонам расходились крылья дома, где и располагались больничные палаты. Несмотря на то что церковь была превращена в вестибюль, где под толстым слоем штукатурки были похоронены фрески восемнадцатого века художника Доменико Скотти, госпиталь сохранил стать и изящество светлых коридоров.

Герцев-старший постучал в высокую, дубовую, белую дверь, нажал на бронзовую массивную ручку и переступил порог. Кабинет и его хозяин по форме были почти такими же, как и пять лет тому назад, ещё до ареста, а вот по содержанию, похоже, сильно отличались. Исчезла статуэтка бога торговли и медицины Меркурия со стола красного дерева, картина с коронацией Александра Третьего с левой стены, маленький столик с раскрытой партитурой, скрипка, гитара, патефон и этажерка с пластинками, остались лишь сухие портреты учёных слева и книги. А сам хозяин кабинета из подтянутого щёголя с подвижным артистическим лицом и длинными пальцами скрипача превратился в маленького сутулого сухого старичка с прозрачными руками и одутловатым лицом.

– Здравствуй, Александр Александрович, как я рад тебя видеть! – радостно воскликнул Герцев.