– Ой!
Фериус издала короткий смешок и покачала головой; ее рыжие кудри вздрогнули – словно они тоже посмеивались.
– Джен-теп! Вы не перестаете меня изумлять. – Обернувшись, Фериус бросила на меня взгляд. – А карты оставь себе, малыш. Пригодятся.
С этими словами она открыла дверь и вышла, оставив меня наедине с родителями.
Мать подошла и положила руку мне на лоб.
– Я здоров, матушка, – сказал я.
– Надо же! Ты успел стать целителем? Если нет, позволь мне судить. – Мама легонько обвела пальцем мой левый глаз. Так она всегда делала, когда я дурно себя чувствовал. Ее способ выразить ласку.
Отец вернулся к двери, поднял карту, которой я угодил ему в лоб, а потом собрал и остальные, разбросанные по полу. Положил колоду на столик.
– Утром отправишь слугу, чтобы вернул карты дароменке.
– Но она сказала: я могу оставить их себе.
Отец присел на краешек стола возле канапе. Необычно для него.
– Келлен, люди Дома Ке не занимаются карточными играми. Как и азартными играми вообще. И не жульничают во время состязаний.
– Я победил Тенната, – сказал я. Не стоило перечить отцу, но усталость и тот странный душевный подъем, который я ощущал до сих пор, заставляли язык бежать вперед мыслей. – Так ли важно, как я это сделал?
– Трюки. Обман. Мошенничество. Ты вечно мухлюешь, Келлен. Но трюками ты не обеспечишь безопасность своей семье.
Высокомерные слова отца внезапно разозлили меня. Конечно, легко быть гордым, когда умеешь творить магию! Но разве я виноват, что мои татуировки не желают светиться? Разве я виноват, что во мне так мало силы? Я даже магический фонарь не могу зажечь! С самого детства мне приходилось искать обходные пути, а не переть напролом, как делала Шелла. И мои родители.
– Трюки – это все, что у меня есть, – сказал я.
Отец обернулся к матери.
– А он умен. Свой ум мальчик умеет использовать.
Он произнес слово «ум», словно это было что-то неприятное – вроде дурного характера или болезни. Подойдя к письменному столу, отец взял небольшой магический светильник. Вроде того, какие используют дети, чтобы тренировать концентрацию. Протянул его мне.
– Джен-теп должны быть сильными.
Я взял шар в ладони. Он ярко светился, но когда мать и отец направились к двери, сияние померкло. Не просто стало тусклее – исчезло. Я сосредоточился, пытаясь заставить его вновь засветиться. Тщетно.
«Давай же! – говорил я себе. – Ты делал это тысячу раз!»
Ничего. Свет словно бы умер. В голове снова зазвучал холодный голос Ра-мета: «Ты окажешься среди ше-теп, где тебе самое место».
– Джен-теп должны быть сильными, – повторил отец, выходя их комнаты.
Я поднял взгляд и понял, что он говорит не со мной. Он говорил сам с собой – как делают люди, готовясь к чему-то, что будет очень трудно или очень больно.
До моего шестнадцатого дня рождения оставалось совсем немного. И впервые в жизни я по-настоящему испугался собственного отца.
Большую часть дня я провел в своей комнате, то засыпая, то просыпаясь, а в промежутках между сном и явью – глядя на шарик, который по-прежнему держал в руках. Мне удалось выдавить из него слабенькое мерцание, не ярче огня свечи. В конце концов я просто швырнул шар об стену. Он даже не соизволил разбиться. Еще одна проверка – и снова мимо. Никто не принесет мне на блюдечке золотой диск – символ пройденного испытания.
Так я и лежал в постели, держа руки перед собой – мечтая, чтобы узоры на шести татуировках наконец-то озарились светом, заискрились, означая, что теперь мне подвластны заклинания. Это было нечестно! Всю жизнь я делал то, что должен делать посвященный джен-теп. Я заучивал идеальное произношение каждого заклинания, совершенствовался в каждом жесте. Я мог с идеальной ясностью держать в голове образ любого заклятия – даже если вокруг меня грохотала и бушевала буря. Но все это не имело значения. Татуировки не светились…
