14. Глава 12. Белый носочек в синий горох.
Я проторчал на подоконнике до обеда, вызывая в памяти воспоминания прошедшей ночи. Не сумев найти в ней ни одного изъяна, но по-прежнему подозревая, что мне все это привиделось, я решил, что пора отвлечься.
Натянул новый ватман на планшет. Просидел у чистого листа с полчаса. Достал блокнот с эскизами по керамике, но ни одна из зарисовок не пожелала сегодня воплотиться. Тогда я просто сел за гончарный круг и наделал десять дурацких, кособоких сфер.
День выдался бесплодным и пустым. Я подивился, как одно случайное событие может накренить шарабан желаний, который совсем недавно катился в нужном направлении. Еще вчера я был полон творческих идей, они фонтанировали с непрерывной, порой даже утомительной бесконечностью. И вот в плоскости моего существования возникла маленькая светоносная искра. Вспыхнула на миг, ослепив меня фиолетовым пламенем, и исчезла, а вместе с ней исчез и мой четко обрисованный живописный курс.
Разобидевшись на неопределенность и непостоянство бытия, я смял понаделанные сферы в кучу и побрел мыть руки. Из зеркала, что висело над мойкой, на меня смотрел малознакомый мужик: лохматый, первобытно обросший и с печально-осунувшимся лицом.
Волосы я решил не стричь. А что, так даже удобней, можно убрать в подобие рогульки на макушке и не париться по поводу парикмахерских. Никогда! Но вот борода мне не шла, слишком светлая, местами плешивая, она выглядела исключительно неопрятно. Ее я решительно сбрил, словно эта процедура могла вернуть равновесие в мою жизнь.
Частота душевных колебаний не уменьшилась, но, по крайней мере, в зеркальном отражении появился вполне узнаваемый, в меру меланхоличный, не сильно потрепанный пока, молодой мужчина. Я потянулся к верхней полке, чтобы убрать бритву, и в этот момент по мастерской разлилась истеричная трель дверного звонка. Я дернулся и выронил станок.
«Почему действительность настигает меня именно в тот момент, когда я к ней абсолютно не готов», – подумал я, опускаясь на карачки, чтобы достать бритву.
Мой инструмент для преображения упал аккурат за корзину с грязным бельем. Я отодвинул ее и увидел нечто такое, что взорвало мое хрупкое, волнительное сердце. В углу, на давненько немытом полу, лежало вещественное доказательство существования Мари – пушистый белый носок в синий горошек сверкал на кафельном полу, как свидетельство моей вменяемости.
Я схватил скомканный шарик и старательно развернул его. Подошва была потертой, на пятку налип кусочек глины. Это означало, что в нем ходили именно в моей мастерской и именно она, потому что я совершенно отчетливо помню этот носок. Я вчера еще отметил, что они у моей гостьи были разные. Один желтый, а второй белый в горох. Именно этот самый носок, который я теперь сжимал в руке как улику, был вчера на моей Нимфе!
Дверной звонок продолжал надрываться, пока я ползал по полу в уборной, а вскоре послышались и настойчивые удары в дверь.
Я пошел открывать.
На пороге стояла мать, олицетворяя собой всю суровую явь.
– Что за чертовщина, Ви! – заявила она прямо с порога. – Мы с отцом звоним тебе уже вторые сутки и никак не можем дозвониться.
– А вы в дверь звоните? – почему-то спросил я, глуповато озираясь в поисках отца.
– Нет! – гавкнула мать, вваливаясь в мастерскую, – Опять бардак и, наверняка, абсолютно пустой холодильник.
– Могу предложить чай с... – я запнулся, вспомнив, что моя то ли девочка, то ли виденье, слопала все печенье. – С таком.
