Непонятно, зачем, но я покрутил головой, и не найдя, что сказать, послушно пошел за красавицей и ее мелкомасштабным спутником к свободному дивану, притаившемуся между пары разлапистых пальм. Уселись.
И в ту же секунду я почувствовал с той стороны, где присел спутник Ирины, резкую, пронзительную боль в бедре. Такую, какая бывает от укола, сделанного недобросовестной медсестрой…
– Э-э… Вы… что?… Сука… – только и смог выговорить я, чувствуя, как деревенеют губы. Руки и ноги сковала необоримая, чугунная усталость, голова дернулась, перед глазами поплыли какие-то мглистые пятна. Гомон множества людей, толкущихся в вестибюле, потух, ушел на второй план, и звучал теперь глухо, как сквозь вату. Однако сознания я не потерял и видел все, что со мной происходит, как бы со стороны. С трудом ворочая глазами, я наблюдал за ловкими руками Ирины, проворно обшарившими карманы куртки. Вот появились ключи, вот – бумажник, вот паспорт.
Паспорт, впрочем, сразу перекочевал к низкорослому. Быстро достав из кармана маленький пенальчик сканер, он пролистал книжечку, проводя сканером по страницам.
Спустя несколько секунд все было кончено, деньги, ключи и документы вернулись в мои карманы, Ирина встала, похлопала мое тело (которое словно бы существовало отдельно от меня) по бесчувственной щеке, откуда-то еле слышно долетели ее слова:
– Ну, вот и все. Прощай, господин Бука. Надеюсь, больше мы не встретимся.
Они ушли, а я остался сидеть на диване, подобный гипсовому болвану. Руки-ноги по-прежнему ничего не чувствовали, но зрение потихоньку начало проясняться.
Мысли в голове ползли медленно-медленно, и моему затуманенному сознанию казались жирными гусеницами, еле двигающимися по зеленому древесному листу.
«Как… ребенка… Вкололи чего-то… Надо в милицию… Зачем им мой паспорт?… Мля, скоты, ничего… не чувствую…»
Прошло минут двадцать. Постепенно вернулся слух, перед глазами развиднелось окончательно, я смог пошевелить пальцами рук, потом – двинуть ногой. И сразу же в голове вспыхнула лютая злоба – меня, Сергея Воронцова, превратили в бесчувственную колоду ради каких-то неизвестных мне делишек какие-то неизвестные мне люди! Поубиваю, когда найду! Вот ей-бо, не посмотрю, что эта Ирина женщина – отлуплю, как сидорову козу на чужом огороде…
Скоро, как известно, только сказка сказывается… Еще через полчаса, с трудом поднявшись, я заковылял к милицейскому посту гостинцы, прижимая к себе пакет с покупками. Это было чертовски трудно и вскоре закончилось довольно печально: я не удержал пакет деревянной рукой, и тот грохнулся о каменный пол. Бутылки с пивом разбились, и я еле-еле спас купленную книгу, выкинув остальное в ближайшую урну.
На меня стали обращать внимание – то ли пьяный, то ли инвалид? Добредя, наконец, до двери с надписью «Милиция», я вошел, точнее, ввалился внутрь.
За столом я увидел молодого лейтенантика, упоенно разгадывающего кроссворд.
– М-моя фамилия… Воронцов. – губы плохо повиновались, и слова вылетали какие-то кривые, пьяненькие: – На меня… напали. Здесь, в вестибюле.
Милиционер поднял белесые, свинячьи глазки, быстро процокал, выдавая «пскобское» происхождение:
– Кто? Когда? Цто всяли? Челесные поврешдения? Ну?
– Ничего не взяли… – устало проговорил я, привалившись к стене – сесть в комнате было не на что.
– Тогда, мошет быть, исбили?
– Нет… Не били.
– Да сто вы мне голову мороците. – вспылил недовольный лейтенант, вгляделся в мое лицо, шумно потянул носом:
