Твой враг во тьме - страница 42

– Юра, – подергал за рукав Разумихина, – я ведь в прошлый раз больше от неожиданности сорвался. Теперь знаю, что меня ждет. И если у меня в руках будет какой-нибудь деревянный крюк – сучок, например, подходящий, чтоб не руками цепляться за дверцу, а этим изолятором… Я возьму резиновый коврик и попытаюсь ребенку голову прикрыть, чтобы металл его ни в коем случае не коснулся. Но это просто для страховки. Я смогу, смогу разжать кабину и вытащить мальчишку!

– Если только сначала не угробишь его к чертовой матери, – угрюмо ответил Разумихин. – Я тебе еще скажу все, что думаю про тот первый прыжок! Это чудо, что от толчка мальчика еще сильнее не зажало. Погляди только, как мачта висит. Она же прямо над его головой. Малейшее движение…

Затрещала рация.

– Да, я, – устало ответил Разумихин, но тотчас его голос оживился: – Нам хватит, хватит пяти минут! Давайте, мы готовы! – И громко: – Сейчас отключат электричество на пять минут! Ребята, ну!..

Дмитрий схватил резак и подбежал почти вплотную к «Газели», напряженно всматриваясь в цепочку огней, протянувшуюся по шоссе.

Раз! – огни вдруг погасли, но этого никто не заметил: просто фары автобуса и аварийные фонари засветились еще ярче.

Он шагнул на подножку. Как все просто, оказывается. Давно бы так!

– Привет, – сказал, встречаясь взглядом с мальчиком. – Сейчас мы тебя вытащим отсюда.

Ребенок внимательно смотрел на него блестящими глазами. «Бедняга, да он и не понимает, что я говорю! Ладно, уже чуть-чуть осталось».

Мощные зубья гидравлического резака без усилий раздвинули смятую кабину.

– Достанешь теперь? Или еще подрезать? – спросил Молодец, стоявший наготове с другим резаком.

– Достану!

Дмитрий осторожно взял мальчика за плечи, потянул:

– Вот и все. Хватит тебе мокнуть!

И осекся, когда из глаз ребенка вылилась дождевая вода, в которой радостно играли блики света, и они стали темными, непроглядными… неживыми.

Погибшего мальчишку (Сережа Капитонов, шесть лет) и вспомнил первым делом Дмитрий, когда вертлявенькая медсестричка объяснила ему, как и почему Лёлины анализы оказались в Центре крови.

Ее трудно обвинять в том, что так старалась упрятать воспоминания на самое донышко сознания. Она же не мазохистка, в конце концов, а эти мысли непрестанно ранили память, как ржавое лезвие. Мало того, что больно, так еще и заражают смертной тоской по тому, что быть могло, да не сбылось! И что, разве только она в этом виновата?!

…Раньше Лёля с самого начала чувствовала, что очередной романчик или «дружба» долго не протянет. Ну в самом деле: не может ничем серьезным кончиться то, что началось с банального приглашения потанцевать или с никчемушной болтовни, пока она выбивала очередному покупателю очередную накладную, или с пошловатого знакомства на вечеринке. Та единственная встреча, которая перевернет ее жизнь, должна быть чем-то из ряда вон!

Ну что же, тут Лёля оказалась права. Встречи с Дмитрием, что первая, что вторая (особенно вторая!), оказались из ряда вон, они перевернули Лёлину жизнь… и тем не менее это оказались «бесплодные усилия любви». Ее, конкретно ее, Лёлиной любви, потому что этот киногерой, супермен и суперлюбовник, этот «спасатель от бога», человек, вернувший ее к жизни и разбивший ее жизнь, ни разу не сказал, что любит ее.

Как-то так получалось, что он в основном молчал, а обрамляла словесными узорами их встречи, поцелуи и объятия она, Лёля. Конечно, настоящий мужчина и должен быть немногословен, но не до такой же степени! При этом Дмитрий вовсе не был дураком, который молчанием ловко маскирует скудоумие. Лёля ощущала, что в нем шел постоянный напряженный мыслительный процесс, имевший, как позднее выяснилось, весьма отдаленное отношение к ней. А она-то поначалу чувствовала себя объектом какого-то психо-физико-химико-ментального обследования. Казалось, Дмитрий взвешивал каждое ее слово на незримых весах, примерял к невидимому эталону. Она это ощущала всем существом и, вместо того чтобы обидеться, радовалась, дуреха, ужасно волновалась и даже мучилась по этому поводу: соответствует или нет, мечтала, конечно, соответствовать… Потом как-то вдруг Лёле показалось, что стандарты Дмитрия здорово напоминают легендарное прокрустово ложе, в которое она никак не умещается, а потому ее ненаглядный всерьез озабочен, как быть: отрубить ли возлюбленной головенку или ножонки поотсечь? Это ее потрясло, обидело… но оказалось просто ничем по сравнению с потрясением и обидой от нового открытия: какое прокрустово ложе, какое обследование, какой эталон? Да ведь большую часть того времени, которое Дмитрий проводит с Лёлей, его сознание занято чем-то совершенно иным! Не имеющим никакого отношения к любви и будущей семейной жизни, на которую она так надеялась и о которой так мечтала!