– Дайте хоть умереть спокойно.
И тогда утверждение Катерины Ивановны, неродной матери Софьи Семеновны, что она почти аристократического рода, не является уже ироничным. Это уже такой же факт, как Иосиф проводится в Библии из рода Давидова. Вот до чего доведены дети «из благородного, можно даже сказать, аристократического дома».
А в Библии нет родословной Марии Магдалины. Мол, а зачем? Не могла же она на самом деле получить от Иисуса Христа указание о построении новой церкви. Ибо, как говорится в церкви, Иисус, как пророк не мог не знать о «жестокосердии женщин». Не Марии Магдалины, а женщин вообще.
А здесь, в Преступлении и Наказании Софья Семеновна идет впереди Раскольникова, когда он находится в тюрьме. И через нее его принимают, наконец, люди.
– Ты безбожник! Ты в Бога не веруешь! – кричали ему. – Убить тебя надо.
Он никогда не говорил с ними о Боге и о вере, но они хотели убить его как безбожника; он молчал и не возражал.
Неразрешим был для него еще один вопрос: почему они так полюбили Соню? Она у них не заискивала; встречали они ее редко, иногда только на работах, когда она приходила на одну минутку, чтобы повидать его. А между тем все уже знали ее, знали и то, что она за Ним последовала, знали, как она живет, где живет. Денег она им не давала, особенных услуг не оказывала. Раз только, на Рождестве, принесла она на весь острог подаяние: пирогов и калачей. Но мало-помалу между ними и Соней завязались некоторые более близкие отношения: она писала им письма к их родным и отправляла их на почту. Их родственники и родственницы, приезжавшие в город, оставляли, по указанию их, в руках Сони вещи для них и даже деньги. Жены их и любовницы звали ее и ходили к ней. И когда она являлась на работах, приходя к Раскольникову, или встречалась с партией арестантов, идущих с работы, – все снимали шапки, все кланялись:
«Матушка Софья Семеновна, мать ты наша, нежная, болезная!» – говорили эти грубые клейменые каторжные этому маленькому и худенькому созданию. Она улыбалась и откланивалась, и все они любили, когда она им улыбалась. Они любили даже ее походку, оборачивались посмотреть ей вслед, как она идет, и хвалили ее; хвалили ее даже за то, что она такая маленькая, даже уж и не знали, за что похвалить. К ней даже ходили лечиться.
После болезни Сони Раскольников полюбил ее. Он лежал и думал о ней.
– Вечером того же дня, когда уже были заперты казармы, Раскольников лежал на нарах и думал о ней. В этот день ему даже показалось, что как будто все каторжные, бывшие враги его, уже глядели на него иначе. Он даже сам заговаривал с ними, и ему отвечали ласково. Он припомнил теперь это, но ведь так и должно было быть: разве не должно теперь все измениться?
Под подушкой его лежало Евангелие.
Он раскрыл ее и теперь, но одна мысль промелькнула в нем: «Разве могут ее убеждения не быть теперь и моими убеждениями? Ее чувства, ее стремления, по крайней мере…»
Вот так вот. Ее мысли становятся его мыслями. Не наоборот! Тут, пожалуй, не только яблоко съешь, но и вагон яблок разгрузишь в одиночку. В отношении Иисуса Христа и Марии Магдалины это кажется невероятным. В Евангелии не Иисус, а Мария называет Его Равви, учитель. И даже «Раввуни» не меняет их местами. А вот для Адама и Евы такие взаимоотношения возможны.
Думаю, что они возможны и для Иисуса и Марии Магдалины. В какой-то момент времени. Ведь и здесь убеждения Сони стали убеждениями Родиона не навсегда и были не всегда.
