А зимой – снег: легкий, пушистый. Он шел стеной, но, как только похолодает, из него уже ничего нельзя было слепить, и Инна сидела дома, разглядывая узоры на окнах – в них можно было увидеть целый мир… Крутилась виниловая пластинка – Инна слушала песни и мурлыкала слова, в смысл которых даже не вдумывалась. И запах угля, который она никогда не забудет. Она прибегала с мороза, прижималась к печке, из которой подмигивали горячие угольки. Мама приносила высохшее на морозе постельное белье, стоявшее колом, – они развешивали его в доме на веревках, и ткань начинала потихоньку оттаивать, рождая запах морозной свежести, который тоже остался с ней навсегда. Инна опускала лицо в этот морозный пододеяльник и вдыхала его аромат…
Весной просыпался арык – вода в нем бежала, мешаясь с кашицей подтаявшего снега, которая к вечеру покрывалась ледяной узорчатой паутинкой.
Паутинки, только уже другие, невесомые, летали в воздухе осенью. Погреб набивался провизией: деревянные бочки наполняли помидорами, огурцами, которые перекладывались вишневыми и дубовыми листьями, пересыпались солью. В погребе всегда было прохладно – там хранилась картошка, стояли стеклянные банки с вишневым компотом.
В середине осени улетали журавли – сначала бродили по полям, ждали своего часа, а потом поднимались в воздух с протяжным прощальным криком и летели клином прочь, к теплу.
По утрам отец отводил Инну в садик и бежал на работу. Инна оставалась в облаке детского гомона и сладковатого запаха манной каши. После обеда их отводили на прохладную, лишь слегка утепленную веранду, и дети, устраиваясь на тихий час, старались быстрее нырнуть под одеяло, чтобы согреться. Ослепительно белое белье приятно пахло крахмалом.
Первое сентября тоже имело свой запах – запах астр. Была школьная форма с белым фартуком, и мама рядом.
Мама заставляла дочерей Инну и Надю натягивать бежевые хлопковые чулочки на резинке и рейтузы, доходившие до колен. Перед уроками девочки бежали в школьный туалет, стягивали с себя рейтузы и засовывали их в портфель.
С начала войны этнические немцы составляли основное население Талды-Кургана – их переселили из Поволжья. В классе у Инны немцев было 26 из 32-х учащихся. Они говорили на русском, а вот переселенцы постарше общались между собой на немецком языке – и Инна иной раз думала, идя по улице и улавливая их говор: как же режет слух! Да еще давало себя знать отторжение из-за фильмов о войне. Многие считали местных немцев причастными к ней. И далеко не все осознавали, что ведь и трудармия унесла тысячи жизней.
В Казахстане немало колхозов было почти полностью немецкими. Оказавшись в таком, с трудом верилось, что это Казахстан: все было ухожено, повсюду росли цветы: немцы привезли с собой свою любовь к чистоте и порядку. Женились они в основном на своих, и, наверно, правильно делали – им было потом легче уезжать в Германию «кланами».
Вообще, Казахстан тогда был похож на некую малую Россию. Казахов можно было увидеть, пожалуй, только на автовокзале, перебегающими с автобуса на автобус в своих «деревенских» одеждах: длинных платьях, жилетках. В школах наряду с немцами учились русские, встречались корейцы. Инна не видела ни одной казахской семьи в своем окружении. Лишь позже, когда немцы начали эмигрировать в Германию, а русское население – переселяться в Россию, городок стали заполнять казахи, переезжавшие из аулов.
