— Роман Алексеевич, — выдавливает она строго, размазывая по мне это обращение расслабляющим бальзамом.
Я же глазами залезаю к ней под блузку, задираю юбку, усаживаю на край стола и… Блядь, аж зубы сводит от возбуждения. Уже не девочка, а все такая же охуенно соблазнительная. Кажется, еще круче стала. Опытнее, эффектнее. Драл бы и драл ее, пока стекла бы из окон этого кабинетика не повылетали.
— Проявите ко мне хоть каплю уважения. Перестаньте обращаться ко мне на «ты».
— Как скажешь, Бабочка, — смеюсь беззвучно. — Вернее, как прикажете. Дарья. Николаевна.
Она опять краснеет, закрывает глаза и обессиленно опускает лицо.
— Вот мое к вам предложение, — перехожу я ближе к делу, пока она от волнения тут не загнулась. — Знаю, что вас не купить. — Ловлю на себе ее оскорбленный взгляд и развеиваю ее пошлые мыслишки: — Вы же не можете давать репетиторство ученикам собственного класса. Но вам позволено посещать их на дому. Проверять условия их проживания, атмосферу в семье. Чтобы исключить поводы обращаться к инспектору ПДН или в Органы опеки. Не удивляйтесь, годы идут, а в муниципальных школах все по-старому. Я прошел через все эти круги ада.
— Я не думаю, что у Артура неприемлемые условия проживания и тяжелая атмосфера в семье.
— Как знать, — улыбаюсь я уголком рта.
— Роман Алексеевич, это будет выглядеть, как минимум, странно. Меня сочтут умалишенной, если я отправлюсь в ваш дом на проверку.
— Вы придете, — киваю я. — Обязательно придете. Сама директриса отправит ко мне.
— Почему вы постоянно говорите о себе? — она повышает тон, будто одергивая меня в привычной ей манере.
— Не расстраивайтесь, в свое время и о вас поговорим. Дарья. Николаевна.
Наш разговор прерывает завибрировавший на краю стола телефон с именем «Степа» на экране. Бабочка теряется: не хочет при мне ворковать с мужем. Поджимает губы, дожидается, пока телефон замолкает, и снова смотрит на меня.
— Роман Алексеевич, если мы с вами не начнем сотрудничать, я буду вынуждена писать жалобу на имя директора. Тогда за дальнейшую судьбу Артура ответственность будет лежать исключительно на вас. Я не могу посвящать себя только вашему ребенку. У меня целый класс, требующий внимания.
— И я.
— Что? — хрипит она, замерев.
— И я не могу посвящать себя только этому ребенку. А вы о чем подумали? Дарья. Николаевна.
Бабочка тяжело вздыхает, закатив глаза:
— Давайте мы разойдемся, оба переосмыслим нашу беседу и подумаем, как сойтись во мнении на благо мальчика? А в пятницу вы задержитесь после родительского собрания, и мы снова все обсудим?
— Вы приглашаете меня на родительское собрание? — Я кончиком языка провожу по верхней губе, опять выбивая почву из-под ног Бабочки. — Интригующе. Я еще никогда там не был.
— Вы издеваетесь? — почти вскрикивает она.
— Заметьте, не я искал с вами встречи. Вы меня позвали. И зовете снова.
— Но не в том контексте, в каком вы это видите!
— А в каком контексте я вижу вызов родителя в школу и на родительское собрание? Вы переутомились. Дарья. Николаевна. Остыньте. Вы воды хотели выпить. Так выпейте. Ступайте домой. Отдохните. Займитесь любовью с мужем. Выпустите пар…
— Замолчите, — шипит она, покосившись на дверь. — Вы перегибаете, Роман Алексеевич.
— Нет, перегнул бы я, завалив вас на этот стол. Дарья. Николаевна.
— Достаточно. Я вас поняла. Глупо ждать чего-то от Артура, когда он под вашей опекой. Извините за беспокойство. Теперь я последую вашему совету: все школьные вопросы буду решать с Верой Ивановной.
