– Конечно, не хожу.
– А он об этом не узнает?
– А почему он должен узнать? Он слишком занят своими делами, чтобы беспокоиться обо мне, – ответила Хелен, и я почувствовал горечь в ее голосе. – Он интересуется только самим собой и своими женщинами. Он решил отправить меня сюда, так как Рим находится за много миль от Нью-Йорка и я, находясь здесь, уже не смогу вдруг войти в его комнату, где отец может в этот момент пытаться убедить очередную юную красотку, что он намного моложе, чем выглядит.
– Так, значит, очки в роговой оправе, туфли на плоском каблуке и собранные в узел волосы были уловкой, не так ли? – спросил я.
– Ну конечно. Дома я всегда так одеваюсь. Это убеждает моего отца, что я примерная студентка.
– Вы все очень хорошо рассчитали, не так ли?
– А почему бы и нет? – Она отошла от камина и села в роскошное кресло. – Моя мать умерла, когда мне было десять лет. После этого у моего отца было три жены. Первые две были всего на два года старше меня, а третья – моложе. Я была им нужна, как больная полиомиелитом. Мне нравится самой решать свою судьбу – и я люблю пошутить.
«Судя по всему, она действительно любит пошутить, возможно даже слишком», – подумал я.
– Вы совсем как ребенок, но вообще так жить нельзя, – заметил я.
Она рассмеялась:
– Мне двадцать четыре года, я совсем не ребенок, и мне хочется жить именно так.
– Почему вы все это мне рассказываете? Что мне стоит отправить вашему отцу телеграмму?
Она покачала головой:
– Вы не сделаете этого. Я поговорила о вас с Джузеппе Френзи. Я бы не привела вас сюда, не будь я в вас уверена.
– А почему вы привели меня сюда?
Она посмотрела на меня, и от ее взгляда у меня внезапно перехватило дыхание. Выражение ее глаз не давало усомниться в том, что она делает мне приглашение перейти к активным действиям.
– Вы мне понравились, – сказала она. – От итальянских мужчин можно и устать. Они так горячи и так прямолинейны! Я попросила Джузеппе, чтобы он пригласил вас на вечеринку, и вот мы здесь.
Не подумайте, что я не почувствовал искушения. Я понимал, что все, что мне надо сделать, – это встать и заключить ее в объятия. Но это было слишком вульгарно, слишком просто. К тому же вставал вопрос о моей работе. Он интересовал меня больше, чем роман с Хелен.
Я поднялся на ноги:
– Понимаю. Что ж, становится поздно. Я должен, перед тем как ложиться спать, кое-что сделать. Мне надо идти.
Она посмотрела на меня, а ее губы сжались.
– Но вы не можете уйти сейчас. Вы только что пришли.
– Сожалею. Мне надо идти.
– Вы хотите сказать, что не желаете оставаться?
– Дело не в том, что я хочу, а в том, что собираюсь сделать.
Она подняла руки и пробежалась пальцами по волосам. Возможно, это самый провокационный жест, на который способна женщина. Я был почти побежден, но все-таки не совсем.
– Я хочу, чтобы вы остались.
Я отрицательно покачал головой:
– Мне действительно надо идти.
Несколько мгновений она внимательно смотрела на меня ничего не выражающим взглядом. Затем пожала плечами, опустила руки и встала.
– Что ж, если вам так хочется. – Она подошла к двери, открыла ее и вышла в переднюю.
Я не хотел уходить. Мне пришлось сделать усилие, чтобы выйти в коридор.
– Может быть, вы согласитесь как-нибудь поужинать со мной или сходить в кино?
– Это было бы очень приятно, – вежливо ответила она. – Всего доброго.
Она слегка улыбнулась и захлопнула перед моим носом дверь.
