- Я слушаю, - говорит он, вернувшись в комнату.
- А Маша где?
- О ней не беспокойся. Ты же пришла обсудить возникшую вокруг твоего отца ситуацию?
Не совсем, но с чего-то же нужно начать?
- Да.
- Я не могу сказать тебе ничего, кроме того, что уже известно адвокату Ивана Сергеевича.
- Черта с два ты не можешь!
Удивленный моей вспышкой Ринат чуть приподнимает брови. Его взгляд соскальзывает, задерживается на моих губах и опускается ниже. Прямо к моей яростно вздымающейся груди. Означает ли это, что он все еще заинтересован? Быстрым движением языка прохожусь по губам. И плотнее сжимаю бедра. Какая я дура все-таки! Не следовало мне спешить. Нужно было и впрямь заехать домой. Принарядиться. Накраситься, чтобы скрыть рану в уголке рта и тени под глазами, выдающие возраст.
- Ты можешь все.
Так же медленно его взгляд возвращается к моим глазам.
- Боюсь, ты слишком преувеличиваешь мои возможности.
- Да брось, Орлов. Все знают, кто у вас решает такие вопросы.
Он ничего не отвечает. Просто смотрит. Так… внимательно, будто посредством глаз препарирует мои мысли.
- И в чем, по-твоему, мой интерес?
- Интерес? – бормочу, словно под гипнозом.
- Да. Почему я должен тебе помогать?
Я уверена – он давно уже знает, что я решила ему предложить. И от того его губы брезгливо кривятся, прежде чем он успевает вернуть на лицо маску невозмутимости. Я себя почти ненавижу в этот момент. Стыд бьет наотмашь огненной плетью. Вся моя бравада растворяется, исчезает. Будто оправдываясь, я умоляюще шепчу совсем не то, что планировала:
- У отца сердце. Случись что – в камере он вряд ли получит необходимую помощь.
Орлов молчит. Молчит так долго, что я, собравшись с силами, сама подставляюсь под перекрестный огонь его глаз. И в тот момент ломаюсь, не выдержав их чудовищной мощи.
- Пожалуйста, - шепчу, облизав губы, - я для начала прошу не так много. – Хватаю его руку, глажу. Отец – это все, что у меня есть. И, если честно, сейчас я жалею себя. Не его. Ведь если с ним что-то случится, я останусь совершенно одна. А у меня и так немного причин держаться за эту жизнь. Отец, считай, самая стоящая.
- Ты что… ты мне себя предлагаешь?
В его голосе мне слышится металл. Я уже сломлена. И терять мне нечего. Даже гордости не осталось.
- Ты же всегда обо мне мечтал.
Ринат откидывается на спинку барного стула. Складывает на груди руки, не сводя с меня колючего злого взгляда. Да… Я не ошиблась. Он по-настоящему зол. Он, может быть, даже в бешенстве. Просто не показывает этого, прекрасно владея собой. На руках выступают мурашки. Я натягиваю рукава на ладони и ежусь.
- С того времени утекло много воды. И как бы тебе сказать, чтобы не обидеть? Моя мечта значительно поблекла.
Наотмашь. Почти смертельно. Что ж… я заслужила. И прав он. Прав, господи, зачем ему сорокалетняя тетка на пять лет старше? Я не просто дура. Я жал-ка-я. Жалкая дура. Худшей смеси вряд ли найти.
- Хотя бы выпусти его под домашний арест. Пожалуйста.
Можно еще добавить глупое бабское – «ради всего, что у нас было», но… Ведь ничего так и не случилось. Он причинил мне боль. Я – ему. И забыли. Потому что он снова прав, прошло черте сколько времени. И не только мечты поблекли. Но и воспоминания. Ничего не осталось, да. Зря я пришла.
- Выпустить? А ты уже решила, что мне предложишь за это?
Он насмехается надо мной. Я это понимаю. Но почему-то даже не злюсь. Есть в этой насмешке что-то еще, чего я пока не могу идентифицировать. Он как будто и над собой смеется.
