Через полчаса Филипп уехал.
Вера стояла возле магазина на тротуаре и смотрела вслед черному «Роллс-Ройсу», удаляющемуся в сторону повисшего в вечернем небе купола Пантеона. Даниель оперся локтем о дверной косяк, закрыв ладонью лицо, в другой руке он держал снятые очки. Так он простоял довольно долго, потом убрал руку от лица и посмотрел на Веру, не знавшую, как поступить, уйти или остаться. В его взгляде мука смешалась со стыдом и едва сдерживаемым гневом.
– Прошу простить нас, – вздохнул он. – Вы не должны были стать свидетелем этой сцены.
– Нет, нет, ничего, – пробормотала Вера.
– Я хотел извиниться и… за то, что позавчера повел себя как какой-то грабитель… Это было безумным наваждением… Не знаю, что на меня нашло. Я не подумал, как это, должно быть, глупо выглядит. Похоже, я и вправду схожу с ума.
Вере стало его жалко, захотелось подойти и обнять, но воспитание благородной барышни из Санкт-Петербурга – города северного и холодного, не позволило ей и пошевелиться. Как психолог, она осознавала, что это было вовсе не воспитание, а ступор.
– Почему бы вам не вернуться домой? – наконец решилась она. – Ваш дядя прав. В магазине нет отопления. Как вы спите там?
– Я не до такой степени идиот. У меня имеется маленький обогреватель! – воскликнул он, но, видимо, понял, что его слова звучат по-детски наивно, и, вздохнув, добавил:
– Мой дядя не всегда такой. Он очень хороший человек. Аукцион – его идея. Мать собиралась продать картину чужим, но он настоял, что родственники тоже имеют право ее купить. Угрожал скандалом. Он собирается ее выкупить… Но боюсь, ему не хватит средств. Все, чем он владеет, – небольшой процент акций от Mousse Marine, наследство деда.
Он на мгновение опять закрыл лицо ладонью, точно жалея, что стал рассказывать о своей семье. Потом надел очки и посмотрел на Веру серьезно.
– Могу я проводить вас? Улица Л’Эшикье, верно? Не хотите пройтись?
– Да, с радостью!
– Позвольте только пальто накинуть.
Как он изъясняется! На литературном французском, без всех этих жаргонных словечек, которыми пестрела речь Эмиля.
Даниель исчез за дверью на пару минут, потом вернулся в сером широком пальто, опустил жалюзи, которые пришлось поднимать, когда он выпроваживал дядю, щелкнул по очереди всеми замками и, встав перед Верой, вдруг склонился в галантном поклоне, заложив одну руку за спину, а другой сделав приглашающий жест.
Вера удивленно на него глянула, но не растерялась – подхватила кончиками пальцев полы тренча и присела в книксене. В конце концов, она из Питера и не собирается позорить Пушкина и Достоевского плохими манерами перед лицом этого французского зазнайки! Хотя, двинувшись в сторону Пантеона по ярко освещенной – только что зажгли фонари – и людной улице, она уже не считала Даниеля зазнайкой. Перед ней был очень несчастный человек, который безуспешно пытался сбежать из реальности в другой мир.
Глава 5. Прогулка по ночному Парижу
Вера задержала взгляд на перспективе улицы Карм – на них словно надвигалось полотно с написанным на нем Пантеоном. Фонари горели, а небо еще не потемнело окончательно, не померкли красные всполохи заката, на фоне которых массивные колонны и голубовато-серый купол смотрелись, точно вырезанные из картона.
Они шли молча. Минут пять Даниель Ардити усердно протирал очки краем клетчатой рубашки, выглядывавшей из-под полы серого бомжеватого вида пальто. Оправа – простые «Рей Бен». Кроссовки – «Найк», и пальто не «Луи Виттон», а из какого-нибудь «H&М», и прилично заношенное. Зря она про него подумала, что он осудил ее за внешний вид. В своем песочном тренче, черной беретке и белых кроссах она смотрелась очень даже по-парижски. Светлые волосы чуть растрепал ветер, она беспрестанно закладывала непослушные прядки за уши и то натягивала берет на лоб, то убирала его на затылок, облизывая губы без помады, думая, почему не накрасилась и с чего бы начать разговор.
