После смерти мужа, который умер от онкологии, когда ей не было пятидесяти, бабушка легко могла выйти замуж второй раз. Но она всю себя посвятила сыну.
Когда наша семья вечерами собиралась у телевизора, бабушка усаживалась в большое кресло напротив дивана, брала вязание, делала несколько движений спицами, прерывалась и часто долго, не отрываясь, смотрела влюбленными глазами на сына.
Моя мама, казалось, не замечала этого. Зато я ревновала папу ко всем, хотела владеть им одна, безраздельно. Забиралась к нему на колени, прижималась щекой к его небритой щеке и таяла от восторга, когда он ласково поглаживал меня по голове или целовал в макушку. Папа, пожалуй, единственный в семье, кто любил меня по-настоящему. Может, мама и бабушка тоже любили, но никак не проявляли свои чувства.
После похорон, буквально на следующий день, бабушка резко постарела. Волосы стали абсолютно седыми, она согнулась, на вид ей можно было дать лет сто, хотя едва исполнилось семьдесят. Она стала рассеянной и ухаживала за мной по привычке, потому что всегда так делала.
Я иногда заходила в комнату к маме, приносила свои игрушки. Но неизменно натыкалась на безразличный взгляд ее опухших от слез глаз.
Так продолжалось несколько месяцев. Мама стала похожа на скелет, обтянутый кожей. Она постоянно лежала на кровати и смотрела в потолок.
Бабушка сбилась с ног, пытаясь вернуть ее к жизни. Вызывала к ней сначала врачей, потом каких-то знахарей, но все без толку. В конце концов, бабушке это надоело. Она взяла меня за руку, привела к матери.
– Я уезжаю и оставляю ребенка тебе, – заявила бабушка. – Вспомни, пожалуйста, что это твоя дочь, и зачем-то ты ее родила. Я уже старая и не смогу вырастить малышку, поэтому тебе придется умереть вместе с ней.
Бабушка развернулась и вышла из комнаты, громко хлопнув дверью. Больше мы ее в нашей квартире не видели.
Я заплакала, а мама с удивлением смотрела то на меня, то на дверь. Потом неожиданно громко и раздраженно произнесла:
– Ну, чего ты ревешь?
– Я есть хочу…
Мама медленно поднялась с кровати и с тяжелым вздохом прошла на кухню.
Бабушка приготовила нам обед. Мама налила мне суп, сама есть не стала. Она молчала и смотрела на меня тупым недоуменным взором. Не приученная есть самостоятельно, я залила супом платье, измазала руками скатерть и даже свои волосы. Маме ничего не осталась, как повести меня в ванную и искупать.
– Ты очень похожа на своего отца, – сказала она. – Хоть какая-то память останется о нем. Тебе придется научиться все делать самой. Я не собираюсь вытирать тебе задницу и кормить с ложечки. Ты уже большая девочка, скоро пойдешь в школу, и все дети будут над тобой смеяться.
Действительно, я очень походила на папу: у меня были большие миндалевидные зеленые глаза, обрамленные длинными ресницами, точь-в-точь как у папы и бабушки. Этот необычный яркий цвет глаз передавался по наследству и достался мне. Я очень этим гордилась. Волосы мои, вначале рыжеватые, со временем приобрели красивый темно-каштановый оттенок.
Окружающие называли меня красавицей, но мой дурной характер все портил. Бабушка избаловала меня, потакая моим желаниям. И если что-то было не по мне, я падала на пол и устраивала истерику.
Мама пришла в ужас от моего поведения, и вскоре взялась за мое воспитание – достала ремень. На самом деле она ни разу не ударила меня, потому что при виде ремня любая моя истерика сразу заканчивалась.
