Но сверх простой констатации различения только политической составляющей в отечественной государственности, к которой по отсутствии других видимостей и приходится обращаться, можно заметить, что сама субконтинентальная государственность, выразительно одинокая, как-то особо камертонна именно к политической области, возвышается или падает с Грозным Иоанном или Борькой Годуновым, Петром Великим или Мишкой Горбачёвым, мямлит и тянется с Александром 2 и Владимиром Путиным; странно прихотлива в отношении того, что оправдалось в практике других социумов – и оставляет Россию безучастной, как очевидный провал «министериальных нововведений» 1802—11 гг.,«Великих Реформ» 1861 года, или «Оттепели» 1956. Т.е. являет собой организм совершенно особый.
При этом можно заметить на примере восторжествовавшего Старомосковского и Имперского Евразийского Великодержавия, что внешнеполитический компонент является задающим всем остальным, он открывает процессы модернизации прочих, или удерживает их в статическом состоянии, является главным измерителем государственной состоятельности. Внешнеполитические провалы запускают машину дворцовых переворотов или уличных революций, их отсутствие их гасит – общество вполне мирится с непопулярной Анной Иоанновной, успешной в Польше и Турции; оставляет декабристов наедине с Николаем 1; и приговаривает Александра 2 и Николая 2 за Берлинский конгресс и Цусиму. Внешнеполитический успех облекает ореолом великости: Пётр 1,Екатерина 2, при этом в особом смысле – отечественный эпос усматривает в монархах носителей не военных, а ГОСУДАРСТВЕННЫХ НАЧАЛ, и это восходит к былинной традиции Киевской Руси, безусловное отделение Княжого Государственного от Богатырского Военного, и не только в идеологии – в эпизоде столкновения кн. Мстислава Удалова и вуя Олексы Ростовского в Липецкой битве, не пленившего, а прогнавшего враждебного князя «не в своё дело не входи», что совершенно отлично от Западных и Восточных традиций Ричарда Львиное Сердце и Гэсэр-хана.
Таким образом документированные внешнеполитические акты возникавшего, но в конечном счёте не реализовавшегося Восточнославянского Великодержавия Киевской Руси объективней и глубже свидетельствуют о причинах и источниках её генезиса, более отчётливо проясняют её характер, и подводят к пониманию причин её итоговой несостоятельности, совершенно несопоставимой с несостоятельностью нахватанных империй Карла Великого, Святополка Моравского, которые стали исходным пунктом к формированию расходящихся этносов и государств, более не повторяясь даже в попытках и традиции – Киевское Великодержавие Игоря-Ярослава возродилось в Московском, декларировавшем прямую преемственность от него, что конечно не следует ни преувеличивать, ни пренебрегать.
Но эта же политическая камертонность неслыханно поднимает значимость как индивидуально-политического прозрения, так и способность социума подхватить его, понести дальше срока жизни его творца, поднимаясь в социальной практике над всеми повседневными выгодами и делёжками.
Когда, в применении к чему, вокруг кого складывались те контуры политических устремлений, что обусловили как стремительный взлёт Древнерусской государственности, из черноморской тмутаракани вдруг разом влетевшей в центр международных размышлений от Скандинавии до Багдада в 10 веке – и так же ослепительно рассыпавшейся через 2 поколения после Святослава… И тем не менее зацепившая этноисторическое сознание непроходящей традицией, ложившейся былинным циклом о «киевских богатырях», возникшим ПОЗДНЕЕ ИСТОРИЧЕСКОЙ КИЕВСКОЙ РУСИ на русском северо-востоке, указателем к будущему?
