Как тогда начинают складываться разноречивые свидетельства?
Что связывало руки Игорю после реального вступления во власть где-то около 930 года? Тяжелейшая война с дулебами, завершённая Свенельдом после 11-летней осады взятием неприступного Пресечена (вероятно, скалы Каменец-Подольского замка) и только после неё рывок на большее, к рынкам Багдада и Константинополя…
Завершаем этот гадательный фрагмент одним естественно-научным замечанием: исторический Игорь, ловконько прыгавший с корабля на корабль в 941 году, когда горел его флот; имевший 7-летнего СТАРШЕГО СЫНА в 946 году кроме других детей – не мог родиться ранее 900 года.
Очень важным для постижения идеологии и истории русского летописания является то, что во всех необходимых случаях авторы ПВЛ обращаются к иной, и можно понять вполне актуальной на момент написания исторической традиции, по точности деталей вставок наводящей подозрение о наличии письменных памятников, оставшихся в целом за пределами официального великокняжеского корпуса ПВЛ сильвестровской редакции. Там, где великокняжеский родовой произвол Мономаховичей вступал в конфликт с великокняжескими государственными интересами – летописцы определённо становились на точку зрения государственных и всеобщих, выходя за рамки положенных ограничений и даже вступая в полемику с ними, например отстаивая Княжеское Достоинство первых правителей-основателей Киева в прямое нарушение заявленного Рюрикова канона: по умалчиваемой логике утверждающую приоритет киевских князей, как «наследственных», «в роде своём», «от пращуров», «богами данных» над новгородскими, «пришлыми», «на чужом», «от людей честь».
Так, «официальный Рюрикович» Святослав обосновывает свой Балканский поход правом на «наследие Киёвичей», град Киевец в низовьях Дуная, не голословность притязаний на который подтверждает и фрагмент «Тайной Истории Ромеев» Прокопия Кесарийского, относящийся к годам правления имп. Юстина 2, и повествующий о подвигах 10-летнего служения империи безымянного славянского князя, получившего за службу 3 города на Дунае. Б. Рыбаков проектирует его на «исторического Кия» ПВЛ; более скептические авторы полагают в этом византийском эпизоде первоисточник древнерусской легенды о первых киевских князьях; т.е. книжный характер самой легенды, возникавшей как приземление сакрального предания о божественном происхождении Старокиевской династии от Кия-Щёка-Хорива-Лыбеди. Разумеется, от русских летописцев, творивших в эпоху христианского «книжника» Ярослава, и возможно и достохвально знание византийских источников и историографический уровень античного рационального эвгемеризма – но совершенно неестественно ожидать такое от языческого князя и его окружения: здесь следует полагать наличие и обращение к местной традиции.
Само притязание Святослава, подтверждаемое последующей декларацией о Переяславце на Дунае «здесь центр моих земель», выглядит как-то странно в составе корпуса ПВЛ: «рюрикович» претендует на родовое наследие «киёвичей», да ещё в «третьи руки», после «хазар» и «варяга-Аскольда» – та же летопись свидетельствует, что в отсутствие юридических оснований Святослав обходился простым «Иду на вы…», нисколько не усомняясь в праве меча. Кажется, он и не знает, что он не «киёвич» … И в летописи и во внешних известиях Святослав действует как южно-русский князь: в полном соответствии с гипотезой О. Трубачёва о дунайской прародине славянских народов, сохранившейся в старокиевской традиции, приискивает себе отчих землиц, что совершенно утрачено в новгородских памятях, возникших из стёртых реалий западно-лехитских перемещений из Норика на Эльбу и далее Балтикой, морской и сухопутной, на Северо-Запад Русской равнины.
