«<…> с кучей моментов в былом я установил связь, а возможно – и выход туда наладил! Одновременно я осознал, что громадный отрезок пути уже в прошлом, он прожит. И как это хорошо! Теперь я могу выстроить подобие моста к нему и выхватить те моменты, которые казались безвозвратно забытыми. Чего только не вспомнил! И как в „Артеке“ отдельные слова ругательные узнавал, и как впервые сказал при маме услышанное в детском очаге от кого-то из детей слово „манда“, подивившись, что маме что-то при этом не понравилось… Я ведь в наивности своей полагал тогда, что это слово лишено смысла, то есть просто: „да-манда“ – рифма… Итак, я выстроил такой мост, и даже, что удивительно, послал себе в прошлое ряд сигналов! Тут же сам и вспомнил, как именно в прошлом я получал эти странные сигналы! В общем, так и живем…»
Украсив дорогу прожитой жизни предупреждающими и подбадривающе-вдохновляющими знаками, Александр Петрович Дозин начал глобальное целенаправленное планирование своей жизни: сколько лет прожить, что успеть сделать и, самое главное – когда и как ему лучше умереть. Дозин не хотел оставлять сюрпризам место…
Правый локоть Семена Ерофеева, татуированный синей «паутинкой», слабо завибрировал, после чего в гарнитуре, вставленной в его уцелевшее ухо, сработало голосовое напоминание, установленное им на случай, ежели слишком сильно развезет на июльской жаре двадцатого числа, и он забудет о праздновании «Дня Перуна». Яробой однако ничего не забыл, и потому слегка раздраженно бросил в микрофон лайфпрофиля, согнув руку: «Отбой!»
На самом деле, националист Семен быстро заводился, но был отходчив. Если глубоко копнуть, внешняя агрессия его (да и не только его) – лишь патологически гипертрофированная превентивная мера психологической защиты, тогда как сам он, являвшийся адептом родноверия, глубоко внутри уважал соотечественников-старцев.
В квартиру после того памятного «лифтового» конфликта с Дозиным Яробой заходил с едва ли до конца осознанными чувствами сожаления и досады на самого себя, которые он ощутил бы в полной мере, не будь его психика травмирована и затуманена приемами алкоголя.
Войдя же, Яробой забыл и думать о постороннем, целиком и полностью сосредоточившись на предстоявшем ритуале: нужно было украсить капище Перуна и приготовить жертвенное оборудование.
В конце прошлого века родноверы черпали крупицы обрывочных знаний из книг и газет наподобие тех, что продавали у стен Исторического музея седобородые, с хитрыми глазами и длинными власами старцы, у которых под неоязыческой выкладкой печатной продукции обычно скрывалась фашистская пресса.
Теперь же биотехнологии развились до такой степени, что позволяли извлекать самые необходимые сведения, не отрывая пятую точку от стула: достаточно было всего лишь согнуть правую руку в локте и произнести в лайфпрофиль соответствующий запрос. Отплевываясь, фыркая и брызгая себе на лицо, Ерофеев вымыл руки, вытерся полотенцем и прошел в свою комнату, где, сев на стул, нашептал в сгиб локтя следующее:
– Нужна информация о праздновании «Дня Перуна»! Еще раз: что делать и как…
Через секунду перед взором Семена материализовалась последовательность голограмм, и голос в гарнитуре просветил его, какие существуют варианты празднования.
Ерофеев выбрал то, что было близко лично ему, и приступил к подготовке, видоизменяя под себя традицию.
