Тюрьма для тысячи кукол - страница 11
Отец помолчал немного, потом спросил:
– А ты ведь знаешь, Люба, кто взял эти деньги, да?
– Скажем так: не знаю, но подозреваю на девяносто процентов, – с легким смешком ответила мать.
– Нужно было сказать…
– Вот уж никогда доносчицей не была! – вроде как обиделась мать. – Да и как можно донести на человека, которому я в общем-то от души сочувствую…
Больше Лада ничего не услышала: родители переместились на кухню. Да и не очень-то ее заинтересовал разговор о каких-то там деньгах.
Успокоенная, что мать дома, она свернулась калачиком и моментально уснула.
Воскресный день прошел как обычно. Вот только Лада слегка простудилась, и мать, уходя около девяти часов вечера на работу, уговорила ее лечь в постель, накрыла поверх одеяла теплым пледом и на прощание, тревожно вздыхая, несколько раз коснулась ее лба прохладными мягкими губами. Уже засыпая, Лада слышала, как тихонько закрылась входная дверь. Больше Лада никогда не видела свою мать живой.
Она все-таки разболелась всерьез и поэтому всю неделю не ходила в детский сад. Мишеньку по такому случаю тоже не водили. А однажды ближе к обеду раздался телефонный звонок.
Отец, молча выслушав сообщение, побелел лицом и начал быстро собираться. Через пять минут он покинул квартиру, бросив напоследок старшему сыну:
– Не знаю, когда вернусь. Смотри за младшими.
Но стоило захлопнуться двери, как Артем вскочил, набросил куртку и торопливой скороговоркой проинструктировал сестренку:
– Смотри за братом и за собой. Мне нужно… в общем, я пошел. Не знаю, когда вернусь. – И тоже исчез.
Лада, застыв на краешке кровати, молча наблюдала, как убывает ее семейство. Сердце так и ходило ходуном в груди. Изумленный Миша испуганно жался к сестре.
Отец и брат вернулись поздней ночью, когда Мишенька уже спал, вдоволь нарыдавшись и измучив сестру вопросами, куда все подевались и почему их оставили одних. А сама Лада сидела в прихожей на стульчике, чтобы сразу продемонстрировать близким всю степень своего страдания и обиды. Но отец и внимания не обратил на ее печальное личико, только спросил без всякого выражения, скидывая ботинки:
– Почему не спишь? Тема, уложи ее. – И ушел на кухню.
Брат потащил упирающуюся девочку в детскую.
– Где это вы были так долго?! – рыдала Лада, цепляясь на ходу за дверной косяк. – Не лягу, пока не скажешь! Я маме пожалуюсь, что вы нас с Мишей одних дома оставляете!
И вдруг застыла в испуге: такое лицо сделалось в этот момент у брата.
– Молчи! – зашипел он, оглядываясь на приоткрытую дверь и грубо закрывая девочке рот ладонью. – Ни слова о матери! Отец и так на грани.
– Почему? – вырвавшись и освободив рот, шепотом спросила Лада.
– Нашу маму арестовали, понимаешь? – зашептал ей в ухо Тема. – Ну, это значит посадили в тюрьму, – пояснил, увидев расширившиеся от ужаса и недоумения глаза девочки. – И не смей никому об этом говорить, особенно Мише. Отца тоже ни о чем не спрашивай. Мы сегодня пытались добиться с ней свидания, а потом ходили в тот дом. Отец хотел сам поговорить с хозяином, но он к нам даже не вышел. Охранник, сволочь, прогнал нас, еще и оружием угрожал. Ну, ничего, мы завтра снова туда пойдем. А ты спи, и без тебя сейчас хлопот хватает.
Как будто после таких слов Лада могла уснуть! Последующие дни и ночи слились у нее в один бесконечный и неисчислимый промежуток времени. Сначала отец и брат на целые дни исчезали из дому, все время находились в какой-то лихорадочной деятельности. Тема даже по ночам кричал и вскакивал с постели. А потом все как-то замерло.