– Ублюдки сраные!.. Вот и валяйтесь здесь… А я пошел, разберусь с остальными обезьянами!
Летяев вытер нож о халат мальчишки, отстегнул от ремня помятую флягу, зачерпнул воды и стал жадно пить, судорожно глотая ледяную влагу пересохшим горлом. Затем, подобрав с земли мой автомат, он на секунду остановил взгляд на моем искаженном от боли лице, усмехнулся и уверенным шагом терминатора зашагал в ту сторону, откуда несколькими минутами раньше появился подросток. Я лежал и был бессилен что-либо предпринять. Этот озверевший безумец шел на верную смерть…
Очнулся я от того, что услышал голоса. Говорили явно не на русском. Из того, что я смог понять, использовав все свои скудные знания местного диалекта, мне стало ясно, что майор действительно добрался до ближайшего селения и пытался устроить там кровавую баню, ранив несколько местных жителей. Он был убит кем-то из стоящих рядом со мной моджахедов, охранявших селение. Сейчас эти люди обсуждали, что со мной делать. Это было самым худшим из того, что могло со мной приключиться. Эти «звери» могли сотворить с пленными все что угодно, и мы были готовы, в случае безвыходной ситуации, пустить себе пулю в лоб. Сейчас я был лишен даже такой возможности.
Меня подхватили за руки и за ноги и куда-то понесли. Боль в боку была нестерпимой. Я снова потерял сознание.
Очнулся я в какой-то обшарпанной комнате, отдаленно напоминающей больничную палату. Я лежал на металлической кровати, перебинтованный и укрытый простыней.
Итак, «воины ислама» решили сохранить мне жизнь. По крайней мере, на какое-то время. Значит, я им нужен. Вот только для чего?..
Прошло несколько часов. Потом появилась кареглазая мусульманская девушка, половина лица которой была укрыта черным платком. Убедившись, что я в сознании, она тут же покинула помещение. А спустя минут пятнадцать в дверях так называемой больницы я увидел троих мужчин. Два бородатых моджахеда с одинаково злобным выражением лица и автоматами Калашникова в руках и европеец – одетый в белую рубашку с короткими рукавами и брюки защитного цвета. Он приблизился к кровати, в то время как бородачи заняли места у двери.
– Как вы себя чувствуете? – спросил он на вполне приличном русском.
– Хуже некуда, – ответил я. – Почему меня не убили?
– На то есть причины. – Брови незнакомца сошлись у переносицы. – Как военнопленного, я спрашиваю у вас: назовите номер своей воинской части, звание и имя.
– Значит, я в плену? У кого?
– Вы не знаете, кто расстрелял из орудий ваш диверсионный отряд? – усмехнулся европеец. – Не притворяйтесь! Я интересуюсь не из простого любопытства, а для вашего же собственного блага.
– Неужели?! – Внезапный приступ головной боли заставил меня поморщиться. – Какого такого блага? Быть живьем посаженным на кол? Или подвешенным за руки с содранной живьем кожей?
– Мы не знаем, в каком вы звании, – не без труда подбирая русские слова, произнес европеец. – Если офицер, то мы поменяем вас на одного нашего командира, захваченного в плен вашим спецназом неделю назад. Так что в ваших интересах…
– Ладно… – Слова «парламентера» меня несколько обнадежили. По крайней мере, где-то на горизонте забрезжил реальный шанс выжить. Надо было им воспользоваться. – Капитан воздушно-десантных войск Аверин. Для начала хватит… А вы кто такой?
– Этого вполне достаточно, – кивнул мой собеседник. – Мое же имя вам ничего не скажет. Я просто переводчик. – Мужчина повернулся к бородачам с автоматами, что-то сказал им, и они, развернувшись, вышли. Переводчик же задержался в дверях и предупредил: – И, пожалуйста, постарайтесь не делать резких движений. Они этого не любят.
