– Вообще-то… – старший не отрываясь смотрел в чёрный зрачок парабеллума и судорожно сглатывал, – вообще-то можно и поговорить.
– Ну, тогда выходите… Только никаких движениев лишних. Шаг влево, шаг вправо, прыжок на месте – приравнивается к побегу… Фирштейн, камрады?
– Я-я, фирштейн их.
– Ну, тогда выходи по одному и – вниз по лестнице. Там возле мусоропровода и потолкуем.
Старуха убрала оружие, однако ни у кого из новых знакомых не возникало желания с ней посоревноваться. Слишком уж убедительно она выглядела.
Возле мусоропровода старушенция остановилась и, улыбаясь трём «народным избранникам», представилась:
– Живолупова моя фамилия… О вас мне знать ничего не нужно. В органах я с самого их образования, но сейчас осталась без работы, а пенсия – не пенсия, одно название.
Живолупова вздохнула. Ещё только прошлым летом она работала на ЦРУ и получала поддержку в твёрдой валюте, но затем Серёжка Тютюнин с Лешкой Окуркиным извели всю агентуру американов и Живолупова осталась на бобах.
Почти все снаряжение пришлось продать, в том числе и спутниковый телефон, который хитрые американы отключили, как только удрали к себе за океан.
Особенно было жалко стреляющие ботинки. Живолупова хотело было оставить их себе, однако ей предложили хорошую цену, и она не устояла.
– Итак, жду встречных предложений. Вам, насколько я поняла, Серёжка Тютюнин нужен и, наверное, его дружок – Окуркин Лешка. Уж если один чего набедокурил, второй завсегда где-то рядом околачивался… Ну, я угадала?
– Угадали, мамаша, – кивнул старший. – Судя по всему, вы владеете информацией.
– Владею, милый, владею. И могу вам её продать, да ещё сделать вашу работу тихо и профессионально, не то что вы – трое шкафов ореховых. Деньги-доллары у вас водятся?
– Деньги водятся. И доллары, и какие угодно, – усмехнулся старший, понемногу приходя в себя. – Только не испугаетесь ли вы с нами работать, мамаша?
– А чего мне пугаться? Мне пугаться уже поздно, милок, мне самореализоваться надо, пока не поздно.
– А как вам такое?
Старший ослабил гипнотическое воздействие и на несколько мгновений превратился в натурального дунтосвин-та – покрытого зеленой шкурой, с кожистым гребнем на голове.
– Что скажешь, старушка? – прошамкало чудовище, мелькая раздвоенным змеиным языком.
– Что сказать? – Живолупова пожала плечами. – Не страшнее крокодила Гены. Хотя за столом, конечно, лучше так не показываться. Неприлично это, да и на улице – мальчишки могут запросто из рогатки в глаз закатать. Не советую я тебе на улице такие фокусы показывать – пострадать можешь. Народ-то у нас ужас какой дикий. Дикий и необразованный.
Старший был несколько озадачен такими советами. Вернув себе человеческий облик, он спросил:
– А как насчёт того, что мы хотим сделать из вашей планеты пастбище для лягушек, а? Поработить человечество и избавиться от большей его части, а? Будешь ты помогать нам после этого?
– А чего ж не помочь «крокодилам генам», тем более если жалованье исправно платить будете.
– Но мы ведь поработим человечество, понимаешь, старушка?! – не сдавался старший.
– Ой, милый, да я на своём веку таких уже не одного повидала. Тоже кричали: поработим, уничтожим… Ладно болтать-то, берете меня на службу иль нет?
– Берём, – после недолгого раздумья согласился старший.
– Тогда авансик будьте добры.
– Сто долларов вас устроит?
– Ой, милый, да меня и триста устроит.
