В напряженном ожидании прошел день, другой. А на третий высланная разведка донесла:
– Табор снялся и уехал!
Реакция была бурной: такого взрыва веселья не помнили даже самые старые цыгане.
Когда начались танцы, старый Альфонсо позвал:
– Мария! Где ты? Покажи, как умеют танцевать трианские девушки!
Но Мария не откликнулась. Ее не нашли. Как ни искали. Каждый из присутствующих старался припомнить, где и когда видел девочку. Это было не так уж легко, учитывая панику, охватившую население предместья в последние дни.
– Я помню, последний раз она разговаривала с сеньором и красивой белокурой сеньорой, – вспомнил кто-то из женщин.
– Тоже сказала! После этого я варила баранью похлебку и Мария обедала с нами.
– А я видел ее в тот день, когда детвора рассказала о таборе. Помнишь, Альфонсо, ты еще накричал на Марию за то, что она вмешалась в разговор – все допытывалась, где этот табор?
Поспорив еще немного, о девочке забыли. Хотя исчезновение «Приблудной» немного и опечалило присутствующих, но празднество продолжалось. Слишком большой и всеобъемлющей была радость.
А тем временем Мария переживала большое горе.
«Почему наши так испугались? – спрашивала себя девочка. – Те ведь тоже цыгане… Интересно, каков он, этот табор?»
Непреодолимое любопытство влекло Марию все разузнать самой. Девочка не привыкла предупреждать кого-либо о своих прогулках, а тут еще интуитивно чуяла, что переступает какую-то запретную грань. Поэтому тайно, ночью, обойдя окраину, где дежурили мужчины, она побрела вдоль берега на север – в направлении, указанном цыганятами.
Еще не рассвело, когда Мария приблизилась к табору. Утренняя мгла окутывала шатры и кибитки. Девочка решила подождать, пока таинственные кочевники проснутся. Она села на прибрежный камень, крепко обхватив руками колени, – утро было на редкость холодным.
Первой Марию увидела старая цыганка. Заспанная, растрепанная, она, зевая, вышла из шатра. Марию так рассмешил ее вид, что девочка громко прыснула.
Старуха что-то крикнула, и табор мигом проснулся. Все, от мала до велика, высыпали из шатров и кибиток. Дети ринулись было вперед, но старый цыган сердито прикрикнул на них, и они рассыпались во все стороны, как горох.
Мария поднялась. Но не успела она двинуться в сторону табора, как у его обитателей вырвался крик возмущения. Никто не помнил случая, чтобы кто-либо из этих предателей – оседлых – добровольно пришел в табор кочевников. Навстречу девочке полетели камни, палки, кружки – все, что было под рукой.
Седобородый снова что-то крикнул толпе и сам пошел навстречу непрошеной гостье.
Пощелкивая кнутом, он подошел к Марии и остановился в трех шагах от нее.
– Откуда ты? – сурово спросил старик, внимательно разглядывая цветистый и пышный наряд девочки. Несколько дней назад Мария стащила в каком-то дворе развешенные для просушки цветные скатерти и сшила себе такую широкую и пеструю юбку, что ей завидовали все трианские модницы. Из двух разноцветных платков вышла красивая кофточка, она туго облегала тонкую девичью талию и оголяла до локтя загорелые, словно точеные руки.
– Ты откуда? – повторил старый цыган.
– Из Трианы.
– Зачем пришла?
– Поглядеть.
Будь Мария благоразумнее – ведь старик готов был испепелить ее взглядом, – она бы повернулась и кинулась бежать со всех ног. Но девочка привыкла везде чувствовать себя своей.
Мария не закончила фразу. Длинный кнут вожака племени змеей обвился вокруг груди и спины Марии. Старик знал: бить кнутом по широкой юбке – это значит только выбивать из нее пыль.
