Жила Екатерина Елизаровна одна. Очень любила свой дом, а одну из комнат с отдельным входом иногда сдавала приезжим в их чудесный зелёный городок на берегу Волги. Приезжих ей всегда рекомендовали, зачастую представители местной администрации.
Это были в основном не важные чины, а люди творческие: писатели, поэты, художники, приезжающие в их город творить свои бессмертные полотна или «нетленки», как принято иронично называть прозу и стихи не совсем знаменитых деятелей пера.
Но люди эти были по большей части интересными. С ними она беседовала долгими вечерами, на закате солнца, которое тонуло в реке, окрашивая её воды в нежно-пурпурный цвет. Красивое зрелище, всегда завораживающее любого художника.
В этот день Олонцева грелась на солнышке в своём саду, качаясь в уютном гамаке, растянувшемся под двумя яблонями. Плоды уже созрели, и их зеленовато-розовые бока так и манили сорвать и надкусить прохладную сладковатую упругость яблока, её любимого фрукта.
Она читала книгу, наслаждаясь покоем ранней осени и чудесным видом на реку. Екатерина Елизаровна прикрыла глаза, намереваясь вздремнуть, как вдруг скрипнула калитка. Она не открыла глаз: показалось, наверное. Но тут услышала приятный мужской голос:
– Простите за беспокойство. Вы сдаёте комнату?
Перед ней стоял высокий молодой человек, изящный, в льняных брюках цвета топлёного молока и рубашке в мелкую клетку. Густые волосы зачёсаны назад, приятная полуулыбка, смутившая даже её, даму под шестьдесят.
Она внимательно оглядела мужчину, ловко села в своём гамаке – это у неё всегда получалось красиво, без напряга и лишних движений. А он протянул руку, чтобы ей помочь.
Екатерина Елизаровна лишь из вежливости слегка коснулась его пальцев, и её пробрала непонятная дрожь. С чего бы это? Но ни один мускул не дрогнул на её красивом, ухоженном лице.
– Я сдаю комнату только по рекомендациям, молодой человек, – ответила она. – Посторонних я не пускаю.
Мужчина представился:
– Меня зовут Антон Черемхин. Я приехал из Санкт-Петербурга. Всего на две недели.
– Вы литератор или художник? – продолжила беседу Екатерина Елизаровна.
– Всего понемногу. Но сейчас я приехал на отдых, чтобы набраться впечатлений и отвлечься от шума городского. И нужно с мыслями собраться.
Почему-то Олонцева прониклась доверием к этому столичному красавцу, приехавшему из города её юности. Тогда Петербург чаровал её белыми ночами, сказочными мостами, весёлыми студенческими вечерами и первой любовью, той самой, которая проходит, возможно, но никогда не забывается. Григорий Лопухин, её бывший поклонник, интеллигентный молодой человек. Ах, как они любили друг друга! Оба студенты журфака Ленинградского университета… Безумные ночи напролёт на набережных Невы, горячие поцелуи, нежные руки, влюблённые взгляды – всё это моментально всплыло в её памяти.
А потом… металлический голос его матери, Луизы Андреевны Лопухиной, гордячки из бывшего дворянского рода, о котором в те времена уже давно никто не вспоминал:
– Ты не женишься на этой девице, Григорий. Она Олонцева, и этим всё сказано!
Что сказано, было непонятно. Какие-то старые, даже древние семейные тайны, тянувшиеся к временам революционных переворотов, бегства за границу, предательства.
Катя умчалась вся в слезах, чувствуя себя униженной и опозоренной. А Григорий её не остановил, остался с матерью, значит, принял её сторону. Он приходил потом к ней, умолял простить и просил выйти за него наперекор его родне. Но Катя отказалась.
